У Фаустины и Луциллы было много причин для обоюдной вражды: равная гордыня и потребность кружить головы, конкуренция в вопросах дворцового этикета. Но уж, отстаивая свою независимость, они явно были сообщницами. Помпеян в их глазах имел четыре неискоренимых порока: недостаточно знатен, слишком стар, некрасив и предан Марку. И они были правы. Брак с сыном антиохийского торговца был мезальянсом. Теперь он стал сенатором, но это не меняло его происхождения, не говоря уж о том, что он был сириец. К тому же этот старый семит действительно был дурен собой. Человек с морщинистым лбом и крючковатым носом, несколько раз изображенный рядом с Марком Аврелием на колонне с Марсова поля, наверняка и есть Помпеян. В Риме не наблюдалось серьезных расовых проблем. Император многих сирийцев сделал сенаторами, а среди слуг на Палатине их было еще больше. Не пройдет и двадцати лет, как в течение трех поколений будет править афро-сирийская династия. Но в жилах Антонинов еще текла испано-латинская кровь. Фаустина и Луцилла были ее хранительницами, без этого власть становилась нелегитимной. «Этот брак был так же противен Фаустине, как и нареченной».
Но Марк Аврелий не сдался: свадьба состоялась. Мы ничего не услышим о раздорах этой неравной четы, пока двенадцать лет спустя не случится драматическая развязка. Теперь же императорскую фамилию посетило горькое испытание. В сентябре маленький Анний Вер простудил ухо, в результате чего образовался нарыв. Его пришлось оперировать, однако малыш умер. Он мог бы изменить ход истории, но отныне она принадлежала только оставшемуся в живых — Коммоду. Родители горевали, стараясь как можно меньше омрачить своим горем римлян: тогда проходили игры в честь Юпитера Капитолийского. Всего пять дней на Палатине носили траур. Император «самолично утешил врачей и вернулся к государственным делам». Под грузом этих дел стала прогрессировать болезнь желудка, перешедшая в хроническую форму. Все чаще Марк Аврелий прибегает к чудесному средству фериак, составленному Галеном. Гален как раз только что приехал в Рим, приняв приглашение императора, а вернее явившись по призыву.
«Побывав в первый раз в Риме и вернувшись на родину тридцати семи лет от роду, я снова занялся врачеванием. Но вскоре из Аквилеи пришло письмо от императоров, призывавших меня к себе. По окончании зимы они решили идти войной на германцев. Впрочем, я надеялся избежать их вызова. Я слышал, что один из императоров — старший — человек покладистый, благодушный, миролюбивый и спокойный…» Сам Гален всегда был резок, вспыльчив и возбужден. Характером он вышел в мать, хотя не любил ее и плохо уживался с ней в родном пергамском доме. Зато от отца, архитектора Никона, он унаследовал ясный ум, страсть к культуре и большое состояние. В этом роду азиатских греков всегда занимались точными науками, и, может быть, диагностическим гением Гален обязан больше геометрии, чем философии, больше рациональному наблюдению, чем отвлеченному умозрению. Между тем знаменитая пергамская медицинская школа, где он учился, находилась под мистическим покровительством Асклепия