Де Шавель, аристократ по рождению, тем не менее очень любил Нея и понимал его. Его он предпочитал даже равному по храбрости Мюрату. Только вчера Мюрат, подозвав к себе во время смотра, спросил у него весьма серьезно, не желает ли де Шавель съездить в Данциг к своей прелестной графине, после чего, засмеявшись, пошел дальше. Де Шавель иногда вспоминал о Валентине, но всегда эти воспоминания были возбуждены только желанием женщины. Он воображал себе ее лицо и тело, и то приятное ощущение, которое он испытал, держа ее, трепещущую, в своих объятиях. Он, возможно, многое бы отдал за то, чтобы снова обнять ее или обладать ею, но все это была похоть, а отнюдь не любовь. Для любви в его сердце не было места. И недостойная шутка Мюрата неожиданно сильно задела его. Но дело тут было в другом — в том, что это напомнило ему покойную жену Лилиану; вспомнилось то, как он ночью перед предстоящим боем писал ей страстные письма, полные нежности и тоски, как будто бы жена служила ему неким чувственным талисманом против самой смерти. И в это же время Мюрат был ее любовником. Вероятно, в глубине души он так и не простил этой грязной истории Мюрату, как простил других многочисленных любовников жены.
Наверно, оттого его и резануло по сердцу дурацкое замечание Мюрата, и он был рад, что идет в бой под командованием Нея. У него было ясное ощущение того, что это его последняя битва, и он шел в бой с холодным сердцем. Умереть он не боялся. Он уже видел столько смертей в своей жизни, что теперь мог с безразличием встретить наконец собственную. Для любого воина это было самым лучшим состоянием души — это спокойное осознание того, что остается прожить свой последний день. Он готовился к этому все утро, пока продолжалась канонада, пока он проверял своих людей и пил потом вино с майором Макдональдом. С майором они подружились. Когда поступил приказ о начале атаки, майор как раз находился в месте дислокации его отряда.
Французы снова и снова бросались в неистовом натиске на огромный редут, останавливаемые только пулей, под беглым огнем русских, после чего следовали контратаки противника. В тот день жестокая битва доходила до рукопашных схваток, где штык сталкивался с саблей, и наконец была взята первая линия обороны, затем вторая, и редут в конечном счете пал. В один момент, когда была взята вторая линия, с третьей линии бросился на французов капитан Никольский; де Шавель, бегущий во главе французского отряда, взмахнул саблей и снизу ударил русского офицера так, что клинок прошел насквозь. Но за миг до того, как Никольский упал на землю мертвым, он успел спустить курок пистолета… Де Шавелю полыхнуло в лицо оранжевым пламенем, он ощутил нестерпимую боль в груди и повалился на труп своего противника. Рядом продолжалось сражение, люди бились везде, а потом французам все-таки удалось овладеть редутом и продвинуться еще немного вперед. К полудню был взят и редут левой руки, а от правого редута русские оттянули силы в глубь своих позиций. Последовавшая далее контратака русских вернула им центральный редут. И снова была предпринята атака на него, возглавляемая лично маршалом Неем.