Когда они подошли к мечети, то увидели мужчин, совершающих ритуал омовения ног в фонтане. Войдя внутрь, они снимали обувь и, расстелив на полу яркие восточные коврики, тихо усаживались на них. Затем молящиеся встали на колени и принялись раскачиваться взад-вперед, опираясь на пятки и что-то тихо и монотонно напевая. Тара впитывала все в молчаливом изумлении: сводчатую архитектуру здания, которая, казалось, отражала звуки гипнотического ритуала и делала мечеть микрокосмосом какого-то изолированного неизвестного мира, где человек чувствует себя загипнотизированным повторяющимся напевом и отстраненным от ежедневных забот. Она исподтишка взглянула на женское отделение, где должна была находиться и она, и ощутила жалость к этим женщинам, все еще считающимися низшими и легко заменяемыми существами.
Но на улице турецкие женщины сновали в современной одежде, с непокрытыми головами и занимали посты, требующие независимости и больших знаний. Все, что осталось от роскошной Оттоманской империи, говорило не о жестокости режима, а о его пристрастии к красоте, к дизайну, к архитектуре. Стамбул оказался городом контрастов: примитивизм и прогресс, фундаментализм и феминизм, красота и жестокость. Даже географически одна часть города находилась в Европе, другая — в Азии.
— Не могу я без конца пить чай!
— Ты должна. Иначе они обидятся.
— У каждого прилавка?
Большой базар и в самом деле оказался большим. Они наконец сообразили: надо пробежать мимо сотен цепляющихся к ним торговцев, прежде чем попадется лавочка, где, по их мнению, стоило остановиться. Димитриос уже был перегружен пакетами с покупками, включая самую ценную — древний молитвенный коврик. Теперь Тара сидела на маленьком низком стульчике и с трудом заставляла себя пить пятнадцатую чашку сладкого чая в окружении множества тарелок с ручной росписью. Хотя за тарелки изначально запрашивали не слишком много, молодой продавец при усах занимался только ею и пил с ней чай, пока они обсуждали цену. Она удивлялась его настойчивости и с трудом сдерживала смех.
— Наверное, за день ему приходится выпить галлоны этой бурды, — сказала она Димитриосу. — Ему бы быть верблюдом.
Они возвращались с базара, хорошо понимая, что везде переплатили. По дороге к ним пристал мальчишка, размахивающий связкой шампуров.
— По доллару каждый! — кричал он.
Димитриос, не глядя на него, остановил такси.
— Ладно! Особая цена. Десять долларов за дюжину. Подождите! — Мальчишка кинулся к окну такси. — Последняя цена! Пять долларов за все! Три доллара!
Машина тронулась.