Случилось мне тоже раз скрасть глухаря, токующего на снежном сугробе; подобравшись в меру выстрела, я пустил в него из винтовки, но обнизил, и пуля ударила в снег между ногами глухаря, который от выстрела и всброшенного под ним снега, как мячик, высоко привскочил над сугробом, но, не заметив меня, тотчас же начал токовать с прежним азартом. Расстояние было недалекое, и мне пришлось просидеть, как истукану, за толстым деревом не менее четверти часа, пока глухарь, все-таки не замечая засады, ушел с этого места за большой куст. Тогда только, тихо зарядив винтовку, я убил его вторым зарядом. Случай этот доказывает, какому самозабвению предается глухарь во время токования, и учит охотника быть наивозможно хладнокровным. Самое скверное — стрелять глухарей почти вертикально кверху. Когда они садятся на то самое дерево, под которым таится охотник. А такие случаи бывают сплошь и рядом.
В особенности скверно стрелять из винтовки, тогда по большей части бывает пудель. Но смешно смотреть в это время на глухаря, когда он, слыша под собой шорох, не может увидать стрелка, потому что смотрит дальше, через охотника, но все-таки, чувствуя беду, начнет вертеться на сучке и заглядывать во все стороны. В таком случае лучше стрелять другому охотнику, откуда-нибудь сбоку, если только это возможно. Или же, спрятавшись самому, бросить кверху сучком, тогда случается, что глухарь перелетает на другое дерево и садится недалеко, как бы любопытствуя причиной своей тревоги. Чаще всего подобные случаи бывают тогда, когда под деревом у охотника горит небольшой огонек, так что при удачном выстреле глухарь может упасть прямо на огонь. Я знаю один пример, как глухарь, убитый другим охотником, упал с дерева прямо на сидящего под ним стрелка, но от защиты его руками был отброшен прямо на кипящий котелок с кирпичным чаем. Смеху было много, и с тех пор этого промышленника стали дразнить тем, что он «дремал на току, а прилетевший глухарь выпил у него весь котелок чаю». Вспоследствии его прозвали просто Глухарем, чего он страшно не любил и принимал это название как брань.
Познакомившись и с Западной Сибирью поближе, мне и здесь не раз уже удавалось охотиться за глухарями, которые в этой половине обширной Сибири, по крайней мере на Алтае, в Барнаульском горном округе, несравненно больше забайкальских. Не могу определить научно, составляют ли забайкальские глухари особый вид от своих сородичей Западной Сибири, но заверю читателя в том, что забайкальский глухарь отличается не только меньшим ростом, но и оперением. Глухарь Западной Сибири не так черен, а серо-буроват и величиной превосходит забайкальского даже более чем вдвое. Действительно, в окрестностях Барнаула бывают такие великаны, что вытягивают до 30 фунтов; даже осенние, молодые глухарята уже больше восточных собратов и весят 14–18 фунтов. Это я говорю о самцах, но самки хотя и больше, но такой резкой разницы, кажется, не представляют. Жизнь и характер глухаря в Западной Сибири, по-видимому, одинаковы и ничем особенным не отличаются. Но вот обстоятельство, которое меня поразило, — это то, что барнаульские промышленники не имеют понятия о глухариных токах и уверяют или, лучше сказать, несут иногда о глухарином спаривании такую дичь, что слушать тошно. Большая часть здешних охотников убеждена в том, что глухари постоянных токов не имеют а пользуются случайностью и токуют, где бог пошлет, и на образовавшиеся тока прибегают только пешком, разбрасывают слюну, которую находят самки, склевывают ее и тем оплодотворяются.