Город остался далеко внизу. Они оказались высоко среди холмов, богатых наркотическим ароматом эвкалиптов, густого морского воздуха, слабым запахом кустарника из каньонов на востоке.
Дом Линды представлял собой большую затененную постройку у подножия Темплских гор. Фрай подъехал поближе к огромному бугенвилю, горевшему малиновыми соцветиями, поднятыми во тьму. Смутным техническим чувством он определил, что этот бугенвиль должен быть тем самым деревом. Однажды в летнюю ночь они занимались под ним любовью в спальном мешке. Теперь кажется, что это было вечность тому назад. Малиновые круглый лепестки пристали к ее спине и волосам. Странно, подумал он, что, покинув пещерный дом, она переехала сюда, прямо под наше дерево. Это было декларацией независимости, или ностальгией?
В верхней спальне горел свет, и ему показалось, что за занавесками он увидал ее. С приливом оптимизма он приказал собаке сидеть, потом выпрыгнул из машины, прошуршал по усыпанному листвой двору, перескочил через низкий белый заборчик и позвал ее, встав под окном:
— Линда! Это я, Чарли! Чак Фрай, изобретатель «Мегаскейта», радости миллионов скейтбордистов по всему миру.
Занавески раздвинулись.
— Линды здесь нет, Чак. Она уже три недели как отсюда уехала. Я говорила тебе об этом и неделю, и две недели назад.
Все происходило как-то не так. Не эту женщину он ждал. Откуда-то из узких закоулков памяти дошла весть, что он бывал здесь прежде.
— Я готов повеситься ради тебя. Я принес веревку. Прямо тут, на дереве, под которым мы делали любовь.
Лицо в вышине рассмеялось. Занавеска распахнулась вовсю.
— Чак, ты же знаешь: она в Нью-Йорке, зачем тебе вешаться? В конце концов, у тебя есть ее номер. Поизмывался над бедной женщиной, и хватит. Правда. У меня аж мурашки по спине, когда вижу тебя таким, честное слово.
Фрай попытался снять с себя ремень, чтобы устроить самобичевание, но на нем были брюки без ремня. Это какая-то мистика, подумал он.
— Иди спать, Чаки.
Занавески опять сомкнулись, и Фрай услышал, как с хлопком опустили оконную раму. Хорошо, что она урезонила меня, прежде чем я натворил глупостей. А для чего еще друзья? Он сорвал ветку с куста бугенвилей.
Теперь назад в «Циклон». Фрай помчался по Приморскому шоссе, мимо склонов «Лагуны Парадизо», мимо Хрустальной бухты в Корону дель Мар. Ночь выдалась ясной и звездной. Он смотрел на океан, простиравшийся до горизонта, словно алмазное покрывало. Остановившись на краю отвесного обрыва, он нашел могильный камень. Трава была только недавно скошена. Кто-то принес цветы. Вероятно, Хайла. Он положил ветку бугенвилей на гранит, закрыл глаза и начал молитву, которую не успел закончить. События продолжали развиваться. Все было расплывчато: луна, городские огни внизу, тропинки между надгробными камнями. Собака мельтешила, то появляясь, то исчезая из виду. Фрай протер глаза. Он провел по гладкому граниту влажными пальцами, изо всех сил стараясь не вспоминать.