— У меня хорошая память. Когда уверен, что не забудешь текст, можно более свободно обращаться с ним.
Я слегка подтолкнула Финбара, и он снова плюхнулся на диван. А я, склонившись и скрестив ноги, опустилась рядом с ним на пол. В этой позе тролля сложно было добиться, чтобы голос звучал обольстительно, но я сделала все возможное. Можно было либо декламировать стихи, либо сыграть в покер на раздевание. Я предпочла поэзию. Возможно, потому, что я женщина?
Итак, я начала:
— Нет, здесь должно быть другое слово. Память все-таки подвела тебя!
— Нет, не подвела. Элиот просто немного изменил его ради рифмы.
— Нечестно, — пробормотал он.
— Шекспир постоянно так делал.
— Но…
— Помолчи.
Не зря я была опытной школьной учительницей.
С юностью года
Пришел к нам Христос тигр.
В оскверненном мае цветут кизил, и каштан,
и иудино дерево, —
Их съедят, их разделят, их выпьют…
— А-а, — протянул он недовольно, — выпьют… О чем это вообще?
Я проигнорировала вопрос. Я изо всех сил старалась, чтобы Финбар почувствовал пробуждение жизни.
— О весне, — сказала я успокаивающе. — О зеленом ростке — ты только что сам говорил об этом…
Я попросила у поэта прощения за то, что исказила смысл.
— Весна! Именно она мне и нужна. Чтобы распускались почки, и немного надежды — всего лишь капелька. Как там говорится об апреле и сирени?
Боже мой, наверное, так чувствует себя ди-джей на попсовом радио, когда слушатели заказывают только «Битлз» и «Роллинг стоунз». Давайте хором почитаем Элиота! И все же это было чуть лучше, чем покер на раздевание. Так или иначе, мне было почти нечего снимать.
И я продолжила:
Апрель, беспощадный месяц, выводит
Сирень из мертвой земли, мешает
Воспоминанья и страсть…
[26]Я пристально взглянула на Финбара и обрадовалась, увидев, что он слушает в восхищении и, возможно, лишь немного рассеян.
…тревожит
Сонные корни весенним дождем.
Зима дает нам тепло, покрывает
Землю снегом забвенья, лелеет
Каплю жизни в засохших клубнях.
Я внезапно почувствовала глубокую грусть. Стрелы безупречной поэзии удержать невозможно, они всегда найдут возможность поразить нас. Они летают поблизости уже слишком долго и знают нас слишком хорошо, даже если мы отказываемся признавать это. Эти строки, конечно же, задели меня за живое. И его тоже…
— Не останавливайся, — попросил он. — Но это стихотворение слишком грустное. В нем нет радостей весны, только сожаление.
— Наверное, весна — самое грустное время года. Появляется новая жизнь, раскрываются почки, растения пробиваются вверх — и все это только для того, чтобы совершить обязательное неторопливое путешествие к неминуемой смерти и разложению. Нет, я считаю, что зима честнее. Все уже свершилось, и нет никаких ожиданий. Надежда не играет с нами…