Когда я все-таки открыл глаза и проморгался, то понял что остался в комнате один. Но ненадолго — по коридору шла Миу. Я посмотрел на эмоции девушки и порадовался — все нормально: ни чувства вины, ни чувства страха, ни прочих негативных эмоций «должника» или человека, чувствующего за собой какую-то, пусть даже им самим придуманную, вину. Спокойный, уверенный в себе боец в приподнятом боевом настроении.
За окном уже было темно. Значит, с момента моего поединка с Кэнсэем прошло не менее часа. Откуда-то с улицы раздавались голоса и гитарный перебор — мастера употребляли «Богинь». И расположились, наверно, в обеденном зале главного здания.
— Привет, болящий! — Радостно поприветствовала Миу от двери.
А я как свежей росой, умылся искренними эмоциями радости и приязни!
— Привет, Миу! Чем будем лечить больного героя?
— Больного героя будем кормить с ложечки специальной кашкой…
— Здорово! С ложечки! Я готов, Миу-сан!
— … которую приготовили совместно Акисамэ и Кэнсэй.
— Уй-ёёё!
— Придется, Кенчи-сан, придется! — Рассмеялась Миу, пристраивая поднос на тумбочку у кровати. — Компенсацией будет то, что тебя кормить с ложечки будут не они, а я. Цени! А теперь, Кенчи… — Ложечка отправилась в путешествие к моему рту. — Скажи «А-а-а»!
— А-а-а-м! — И скривился от непередаваемого вкуса «кашки». — Сразу видно — совместное творчество мастеров… С любовью делали! Кстати, что было на тренировке?
— А ты не помнишь? Впрочем, неудивительно… Ты чуть не убил Кэнсэя. — Небрежно бросила Миу, зачерпывая ложечкой новую порцию «кашки».
— Ох, ты ж… — Хорошо, что я уже успел быстро проглотить противную зеленоватую субстанцию, а то подавился бы. — Я настолько крут?
— Немного. (А-а) — Миу отправила мне в рот еще одну ложечку гадости. — Но ты так разошелся, что мастерам пришлось попотеть, чтобы тебя остановить, не калеча и не убивая. (А-а) Кэнсэю опять досталось.
— «Опять»? То есть тогда, когда Ренка приходила, ему тоже попало?
Ренку я упомянул не случайно. До этого разговор о дочке Кэнсэя как-то не заходил, а уж после номера, который откололи Миу и Ренка в вагоне монорельса (совместно использовав меня в качестве «вертикальной подушки»), в голове всплыло бессмертное правило «Сынок, не трогай работающую систему!» И я не решился «нарываться». А вот сейчас, когда прошло время и любые эмоции должны улечься, вполне можно было и прозондировать почву.
Сейчас в эмоциях Миу не было никакого негатива — ни коровьей покорности судьбе, ни ревности, ни досады… При этом ее отношение ко мне оставалось таким же теплым… и собственническим. Ну и ехидство там было. Что ж они такое с Ренкой задумали?