— Через тридцать минут сядем в Нюрбе, Ленск закрылся, — как можно хладнокровнее сказал я.
Ольга не уходила, она еще чего-то ждала. В сторону Вадика не смотрела.
— Как твоя пассажирка? — спросил я.
— Я ее на заднее кресло пересадила, — улыбнулась Ольга. — Там с нами женщина летит, врач, она с ней рядом.
— Если что случится, нож не понадобится?
— Нож?.. Зачем? — Ольга недоуменно посмотрела на меня, потом, видимо, догадалась: — У меня в аптечке ножницы есть.
Мы вновь остались наедине со своими мыслями, своими заботами. Я еще раз, по частям, прокрутил в памяти нюрбинскую схему захода на посадку.
Барабанов через каждую минуту давал удаление от аэродрома: «Сто тридцать… Сто двадцать пять!» Но как долго тянулось время между этими словами! На широком лбу Вадика выступили капли пота, он то и дело поглядывал на топливомер. Дядя Коля, наоборот, сидел спокойно и даже, мне казалось, улыбался чему-то. На локаторе, как на ладони, тонкие линии. Посредине крохотный светлячок — это Нюрба, сейчас все линии нашей жизни пересекались в этой точке.
Некоторые из наших пассажиров спали, вовсе не представляя, что происходит у нас в кабине, какие задачки подбрасывает нам погода. Быть может, там, в салоне, вот-вот появится на свет новый человек. Кто в те минуты поручился бы, что этого не произойдет? Однако я верил: пассажиры останутся спокойными до тех пор, пока работает мотор, пока светит в плафонах свет, — сработает удивительное чувство, которое может быть только у людей, целиком доверивших свою жизнь другому человеку.
Наконец Нюрба рядом. Выполнив четвертый разворот, мы пошли на снижение. «Высота сто пятьдесят, земли нет». Я-то знал, что все ждут ее, но пока впереди — серая пелена. Скорее угадывал, чем видел наволочь краем глаза, — все внимание приборам.
«Сто двадцать, земли нет».
Нужно попасть на полосу с первого захода, ведь за нами еще несколько самолетов. Только с первого!
— Сто метров, земля… есть земля! — не выдержав, воскликнул штурман.
Прямо под нами рубиновая строчка огоньков. Идем точно по курсу. Ух! Теперь можно вздохнуть… Мягко ложится под колеса полоса, и все становится на свои места, вроде бы ничего особенного и не происходило. Потом вдруг вспомнилось, что случалось и похуже: заходили при высоте облачности шестьдесят метров, а здесь-то были все сто. Правда, Вадик Куликов, посмеиваясь, сказал тогда: «Все как в кино», да штурман, собирая свое снаряжение, долго не мог попасть линейкой в портфель, затем не выдержал, обнял дядю Колю.
— Ты беги в пилотскую, занимай место, а то сейчас там столько народу будет, не продохнешь, — смущенно пробормотал бортмеханик.