— Слетаешь на пожар, выбросишь продукты, а заодно посмотришь, где вертолет.
— Не полечу, — отрезал Худоревский. — Я уже Погодину сказал. А если он в этом деле не соображает, то пусть не суется и других не баламутит. Пусть лучше на баяне играет, это у него здорово получается.
Тихо стало в кабинете, слышно, как о стекло бьется залетевшая в комнату муха.
— Разрешите, я слетаю, — подал голос Сергей Жигунов. — Только пусть нам продлят санитарную норму.
Летает он в Рысево на патрулирование лесов на пару с Худоревским: полмесяца один экипаж, полмесяца — другой. К пятнадцатому числу Сережа отлетал свою норму и остался погостить у отца.
— Сходи, дай радиограмму Буркову, — подумав, сказал Глухарев Погодину. — Если разрешит, то пусть вылетает.
— Я сейчас, мигом, — встрепенулся Погодин.
— Что вы делаете? — свистящим шепотом сказал Худоревский. — Вы там были? Нет. А пацана в огонь суете. Там головешки на тысячу метров подлетают. Попадет одна в самолет — и конец.
— Твои предложения? — повернулся к нему Глухарев.
— Пусть туда идет наземная партия. На самолете там делать нечего.
— Ну а если вертолет потерпел аварию и пилот в тяжелом состоянии, тогда что?
— Воронова посылать не следовало бы, вот что. Посылать вы все мастера, а вот только кто отвечать будет.
— Я отвечу, ты не беспокойся, — рубанул рукой Погодин. — Без тебя найдется кому слетать. Если бы куда рейс подлиннее да подороже, ты бы хвост трубой. А здесь опасно. Как бы чего не вышло. Так что помолчи.
— С какой стати мне молчать, — зазвенел Худоревский. — Бурков, конечно, разрешит. Одного сгубил, можно и другого. По-свойски. За Сушкова.
— Замолчи! — грохнул по столу кулаком Глухарев. — Хватит! Долго я терпел, больше не хочу. Не Бурков, а ты сгубил Павла, ты. Смалодушничал я тогда, думал: нет людей и уж ничем не поможешь. А зря. Тебя надо было тогда кончить, прямо в воде. Я тебе того чеснока в жизни не прощу.
— Так вместе воду хлебали, — обмякшим посеревшим голосом пробормотал Худоревский.
— Только расхлебывал ее он. — Глухарев кивнул на Погодина. — На твоем месте я бы перед ним на коленях ползал.
— Дмитрий Иванович, — поднялся со стула Жигунов. — Я пойду готовиться к вылету.
— Да, да, иди готовься. Я полечу с тобой.
В кабине самолета душно, пахнет бензином, краской. Разогретые тумблеры обжигают пальцы. Самолет бежит долго, жара расплавила воздух, крылья не сразу находят в нем опору. После взлета Сережа мгновенно потерял из виду землю, привычную линию горизонта съел дым, желто-серая мгла всосала в себя самолетик. Они долго набирали высоту, по полметра царапались вверх. Вскоре откуда-то сбоку, как лампочка в парной, проглянуло далекое и тусклое солнце, и почти в одно время стали видны пожары. Они огромными черными волдырями смотрели в небо.