— Моя прекрасная, — шептал он, не слыша себя и проникаясь дрожью ее направляющих пальцев.
В постели Лора называла все своими именами, но звучало это как-то по-особенному, обновленно и чисто, словно впервые было названо на еще безгрешной Земле.
— Какой ты сильный, Сандро, — опустошенно выдохнула она, прижимаясь всем телом. — Ты это нарочно?
— Нарочно, что?
— Тебе нравится, как я визжу, змей.
— Ужасно. Я прямо балдею.
— Балдей, балдей… У тебя было много женщин?
— До тебя — ни одной.
— Милый лжец! Врет и не краснеет.
— Каков вопрос, таков ответ.
— Ну скажи, сколько? Десять, двадцать, может, все сто? Неужели сто, Саня? — она сама не понимала, зачем затевает этот дурацкий разговор, уместный разве что наутро после выпускного бала. — Признавайся мерзавец! — колотила кулачками в его волосатую грудь и не могла сдержаться.
— А у тебя? — он расслабленно потянулся. — У тебя сколько?
— Что?! — она взметнулась и нависла над ним, тесно сдвинув колени. — Ну и нахал! Разве можно спрашивать женщину о подобных вещах?
— Не хочешь — не отвечай.
— А ты?
— Что я?
— Хочешь?
— Не хочу, потому что люблю тебя, дура. Люблю!.. А все остальное не имеет значения.
— И я люблю тебя, мой сладенький. Очень люблю. Все глаза выплакала. Как ты меня чудесно назвал: «Дура»! Дура и есть.
— Нет причины горевать, любимая. Радоваться надо.
— Чему радоваться?.. У нас осталось только два дня.
— Два дня, две ночи и еще тысяча дней и ночей.
— Не знаю, Саня, не знаю… Все так сложно, запутано.
— Не вижу особых сложностей, — неожиданно для себя выпалил он. — Оставайся у меня!
— То есть как? — Она была явно ошеломлена. Ее левый, косящий в бурные мгновения глазик немедленно расширился и соскользнул с оси.
— Как ты прекрасна! — он бережно поцеловал это дивное ведьмино око. — Очень даже просто: оставайся, и все.
— Странное предложение, — ее опаленное скрытым пламенем лицо стало совершенно неузнаваемым. — Ты в своем уме?
— Решай сама, Лора. Лично я совершенно свободен.
— Но не я!
— Тебя пугает развод? По собственному опыту смею заверить: ничего страшного.
— Сам не знаешь, что говоришь.
— Боишься сменить дворец на хижину?
— Дурачок ты, Сандро, — она отвернулась, скрывая слезы. — Никакой дворец не стоит хорошей постели, поверь мне… Плевать я хотела на любые хоромы, но и насчет своего дивана не обольщайся. Ты не самый лучший в мире любовник, хотя ни с кем мне не было так хорошо, как с тобой… Не обижайся, миленький.
— Что ты хочешь этим сказать? — он почувствовал себя уязвленным.
— Никаких задних мыслей. Позволь, я встану.
В круглом зеркальце у изголовья, которое Саня использовал для бритья, отражались ее руки и грудь. Застегнув лифчик спереди, она перевернула его и легким эластичным движением упрятала свои нежные бледно-розовые звездочки в ажурные чашки.