Наконец все были опрошены, и Алька вышла было на крыльцо к народу. Занавеска у входа колыхнулась, и хрупкая фигура скользнула, встав прямо на Алькином пути:
— Ты, барыня, не сомневайся, Гриша не виноват. Совсем не виноват. Я знаю, кто убил.
Перед Алькой стояла промокшая насквозь, хрупкая, очень красивая темноволосая девушка, мучительно напоминавшая ей кого-то…
— Почему ты говоришь мне «ты», и что ты знаешь на самом деле.
— Я знаю, кто Настасью убил. Только убийцу так просто тебе не найти — больно хитро тут все закручено.
— Да кто ты?
— Я Ксана — я из деревни, что через реку, из Заволожки. Там барин твой измаялся весь без тебя.
— Да как же ты к нам попала? Неужто вплавь?
— Как есть вплавь.
— Вот, возьми, — Алька протянула свой бархатный халат Ксане, — укутайся, озябла совсем.
— Добрая ты, барыня, добрая и справедливая, спасибо тебе за Гришу.
— А почему ты за него благодаришь?
Девушка почувствовала нотки ревности в голосе Альки, потупила глаза и прошептала сквозь зубы:
— Да так …так ведь, друзья мы с ним.
— Ну не за что. А что ты говорила про убийцу?
— Выслушай меня, барыня, прежде чем к народу идти. Чтобы убийцу изловить, что Гришу оговорил, надобно испытание устроить. А я уж все сама устрою. Только ты возьми меня на время в усадьбу в услужение, пусть привыкнут ко мне в деревне. Скоро мы все поймем.
— А почему ты так в этом уверена, что значит «я знаю кто убил», так скажи кто?
Девушка смотрела прямо Альке в глаза. Повисла неловкая пауза. Затем она тихо промолвила:
— Я была там сразу после того, как это произошло, я видела, как умирает Настасья. Она назвала имя …
— Так давай обвиним убийцу прилюдно, ты будешь свидетельствовать против него, и мы тогда его накажем!
— Ах, барыня, что ты, что барин твой — не наши вы оба!
Алька застыла, похолодев от ужаса.
— Как это…
— Да ты не бойся, барыня, я толком сама не понимаю, только знаю, что сейчас ты наша, да не совсем, как и муж твой. Я тебя не выдам. Только и ты уж себя не выдавай. Народ у нас темный, ему слово скажи — он не поверит, а вот, коли у них на глазах убийца проявится, — вот тут уж другое дело. Гришку вон вся деревня любила, а увидели с окровавленным ножом и сразу в лиходеи записали. На слово не поверят. Они и сейчас не шибко верят. Ты вот что, ступай к людям и скажи следующее — она тихо зашептала что-то Альке на ухо.
Алька вышла на крыльцо. Пестрая толпа, еще секунду назад гудевшая как переполненный улей, смолкла и уставилась на нее. Альке чуть снова не стало дурно — она со студенческой скамьи не выступала перед аудиторией. Ей стало жутко. Она теперь понимала Даньку, почему он пил успокоительное перед выступлением на симпозиумах. Она взяла себя в руки и произнесла: