Совсем стемнело. Небо расчистилось от облаков, холодный ветер стих и в промозглом воздухе вокруг воцарилась звенящая тишина. Луна ярко освещала тропинку. Вдалеке я заметил какое-то движение. Я направился прямиком туда. Минута, другая — я не поверил своим глазам. Права была моя провидица — навстречу мне шел низенький мужичонка, с окладистой седой бородой, в смешной, заплатанной крестьянской шапке с огромной черной собакой. Я с детства любил этих дружелюбных животных, но это была особенная собака. Огромная, лохматая, с зелеными, светящимися в свете луны зрачками, она напоминала скорее теленка своими размерами. Мне сразу вспомнилась собака Баскервилей. Будучи неробкого десятка, я справился с неприятным холодком, пробежавшим по спине
— Эй. Мужик! Продай собаку.
Уже прошедший было мимо меня мужичок, развернулся и протянул мне веревку, к которой была привязана собака. Я взял веревку и положил на протянутую ладонь ему пятак. Мужичок, молча, пошел дальше по тропинке. Я замешкался на минуту, распутывая веревку, а когда поднял глаза, мужичка на тропе уже не было.
— Эй!
Ответом мне была тишина.
— Эй! Где ты.
Собака заскулила и потянула меня в лес. Веревка выскользнула из влажной ладони, и собака рванула в чащу напролом. Я кинулся за ней.
— Не упусти собаку…не упусти собаку — я сам себя уговаривал бежать быстрей, не обращая внимания на колючие ветки, царапавшие мне лицо и руки, на коряги, торчащие из земли, рвавшие мои штаны, на слякоть и мокрые еловые иголки, наверное, еще прошлогодние, которые забивались мне в ботинки вместе с грязью. Собака, казалось, и вовсе не замечала ничего этого, мчась напропалую и будто не встречая препятствий на своем пути. Я почти потерял её, несся как мог, только и замечая, как колышутся метрах в двадцати от меня отблескивая в свете луны мокрой хвоей, еловые лапы, задетые мощным животным. И вдруг я вылетел на совершенно голую полянку. Маленькую, не больше пяти метров в диаметре и совершенно голую — ни ветки, ни камня, вокруг стеной стоит лес, сверху луна, как огромный фонарь. Собака, сияя горящими зелеными плошками глаз, сидела посередине поляны. Я вспомнил слова Ксаны: «Как только она остановится — тут же кидай в нее камень или палку — что подвернется и кричи: „Рассыпься!“ Там увидишь все своими глазами — копай в том месте, откуда знак увидишь.»
Я озирался. Не было ничего под рукой. Собака словно смеялась надо мной — пасть была растянута в ухмылке. Она хрипло залаяла, и лай стал напоминать хохот, дикий, истерический. Наверное, больше от ужаса, чем из чувства долга, я швырнул, в собравшуюся было удрать, собаку лопатой и заорал: