Какие-то врачи дали ей лекарство, другие уговорили ее все рассказать, и через какое-то время она пришла в себя.
— И как только у меня появилась возможность, я позвонила. Сначала домой. Затем Мартину. Проклятые праздники, людей не было на месте. Рождественские поздравления на их автоответчиках казались мне издевательством. Как пощечины. Сознание у меня все еще было заторможено лекарствами, они не сумели сразу найти правильную дозу. Наконец я позвонила Мартину на работу, и мне сказали, что он умер и что ты, Клэр, у Корнелии. — Она покачала головой, как будто хотела что-то стряхнуть. — Так или иначе, но я тебя нашла.
Вивиана заплакала, сначала молча, потом плач перешел в громкие рыдания.
— Ты прости меня, Клэр. — Она повторила эти слова несколько раз.
Клэр прижалась к спинке дивана, и перед ее глазами мелькнула картинка: они в машине, мать плачет и просит прощения за все.
— Перестань плакать. Пожалуйста, перестань. — Клэр от потрясения перешла на хриплый шепот.
Она увидела, как Корнелия выпрямилась и положила обе руки на подлокотники кресла, как бы собираясь встать.
— Мне не нравится, когда ты плачешь, мама. Пожалуйста, перестань. — Голос стал более высоким.
Мать перестала плакать. Клэр видела, как она вытирает лицо, подавляя рыдания. Затем она повернулась к Корнелии:
— Я хочу поблагодарить вас за все. Я знаю, что Мартин… — Она замолчала. — Я знаю, что вы были нужны Клэр. Спасибо вам.
В глазах Корнелии стояли слезы, она покачала головой, но ничего не ответила.
— Мне сейчас лучше, Клэр, — сказала ее мать, — и я хочу забрать тебя домой.
Разумеется. Разумеется, именно это и должно было случиться. Ее мать приедет и заберет ее домой. Сразу нахлынула тошнота и вместе с ней волна старого, всепоглощающего страха.
— Корнелия, — слабым голосом позвала она, и Корнелия тут же оказалась рядом, опустилась на колени и крепко обняла ее. Клэр казалось, что ее руки — единственная защита от волны страха, готовой унести ее.
— Я не могу, — с трудом выговорила Клэр. — Я пока не могу уехать. Я боюсь ехать. Я не могу.
Корнелия стала раскачивать ее, приговаривая:
— Тихо, тихо, все будет хорошо, солнышко. Все будет в порядке.
Клэр слышала, как мать встала и подняла голову. На лице матери было отчаяние, но Клэр не могла заставить себя подойти к ней.
— Я сниму номер в гостинице. Вернусь сюда утром. Тогда и поговорим. — Ее голос был печальным. Клэр охватил ужас.
— Нет, — почти закричала она, — ты не можешь опять уехать.
Корнелия сказала решительно:
— Нет. Я пойду и поговорю с мамой. Вы останетесь с нами.
Когда она ушла, мать посадила Клэр к себе на колени. Клэр свернулась клубочком, и они сидели так очень долго. Клэр не хотелось говорить. Ей только хотелось, чтобы ее обнимали эти руки, которые были первыми руками, когда-то обнявшими се и прижавшими к теплому телу. Если они не будут разговаривать, а только касаться друг друга, мать будет казаться той женщиной, с которой Клэр чувствовала себя в безопасности, той, которую она знала и любила.