Делать было нечего. Клэр отстегнула ремень безопасности, открыла дверцу пошире и вышла на гравий. Мать все еще плакала, закрыв глаза и откинув голову на подголовник.
— Мамочка, — сказала Клэр, наклоняясь ближе, чтобы оставить это слово внутри машины. Затем она отступила и захлопнула дверцу.
Машина тронулась с места. Клэр следила за ней, пока дорога не повернула и машина не исчезла. Небо над ней и дальше, над деревьями, было тусклого блеклого цвета.
— Все кончено, — сказала она деревьям и небу. В ее голосе не было облегчения. Клэр надела рюкзак на оба плеча и зашагала.
— Что разбило тебе сердце? Твое сердце было разбито? Скажи мне. Когда твое сердце было разбито? — спросила я у Мартина. Потому что, если ты собираешься задать глупый и неприличный вопрос, ты вполне можешь повторить его несколько раз подряд без особых вариаций. Бестактный вопрос, я это знала еще до того, как его задала, прежде чем он разнесся в воздухе фальшивой нотой, прежде чем я увидела это выражение — «ну вот, приехали», промелькнувшее у него на лице и тут же исчезнувшее. Вопрос не получился безразличным, тем более что я задала его в трех экземплярах, к тому же лежа в постели — моей, не его, а дома и стены помогают. Но самое ужасное — я задала его сразу же после моего собственного повествования о разбитом сердце.
Я несколько дней раздумывала, спрашивать или нет, я уже надоела сама себе, потому что понимала, насколько неоригинальной делает меня этот вопрос. Подобно злой фее этот вопрос одним махом превращает меня в эфемерное действующее лицо со страниц книги «Сделай сам», которого называют только по имени. Иногда, когда мы сильно простужены и бездумно бегаем по каналам телевизора, о существовании которого мы вообще почти забыли, мы вдруг попадаем на передачу, где обсуждается такая книга. И мы вынуждены признать, как бы нам это ни было неприятно, что кое-что в этой книге правда или похоже на правду, чего мы не ожидали. «Он не хочет со мной разговаривать», — ноет Корнелия, и только посмотрите, она уже не Корнелия, но аллегорическая ноющая женщина. Инопланетянка. Может быть, с Венеры. А Мартин с Марса.
Единственное, чем я могу утешиться, — я придала этому нытью свою окраску, «а-ля Корнелия». Нет, не подумайте, что Мартин не хочет со мной разговаривать. Он разговаривает, мы многим делимся, он подробно рассказывает о себе.
Кроме того, что вы уже о нем знаете, я выяснила, что он родился и вырос в Райе, штат Нью-Йорк. В детстве он был белокурым малышом. Учился он в Чикагском университете и получил степень магистра делового администрирования в Гарварде. Я узнала, что есть многое, что он должен бы любить, но не любит: лошадей, бумажные предметы из переработанного мусора, стихи Лэнгстона Хьюза, французское кино, город Новый Орлеан, сыр на десерт. И вещи, которые он не должен любить, но тайно любит: спортивные машины, оранжевые арахисовые орехи, олимпийское фигурное катание и фильм Джерри Льюиса «Золушка». (Как видите, его тайные пристрастия довольно скромны. А вы чего ждали?) Я узнала, что после «Экзорциста» ему все еще снятся кошмары и что он чувствовал себя патриотом один-единственный раз, когда слушал гимн «Прекрасная Америка» в исполнении оркестра. И что, когда ему было тринадцать, его вертолетом эвакуировали из леса, где он наткнулся на пчелиное гнездо во время пребывания в летнем лагере. И что он тратит астрономические суммы на рубашки по заказу и чувствует себя из-за этого виноватым. И самое главное — он находит меня смешной, красивой и умной.