«Думай о Клэр, — напомнила я себе, — о том, что нужно девочке». И тут я осознала всю абсурдность этой ситуации. За всю мою жизнь у меня не было даже никакого домашнего любимца. Как может женщина, которая не заботилась даже о хомячке, взваливать на себя заботу о ребенке? Я постаралась выбросить эту мысль из головы и сосредоточиться.
— Одежда. Ты что-нибудь взял, когда ездил, чтобы оставить записку? — спросила я его.
Он явно смутился.
— Я ей пообещала, что ты съездишь. Ты не поехал.
— Поеду завтра. Все мои мысли были только о том, как найти Вивиану. Весь день разыскивал подходящее детективное агентство и нанимал сыщика. Кстати, этому детективу — его зовут Ллойд — надо будет побывать в доме, посмотреть, не сможет ли он что-то найти. Я его завтра туда везу. Мы должны ему помочь.
— И ты привезешь одежду для Клэр? — напомнила я ему.
— И я привезу одежду для Клэр. И все остальное, что ей понадобится. Спроси ее. Я привезу все, что она захочет, — сказал он.
Как раз в этот момент из спальни донесся потерянный, тоскливый зов Клэр. Она говорила нам, что ей нужно.
— Мама, мама, мама.
Я вскочила. И сразу же остановилась. Посмотрела на Мартина, который медленно встал и пошел в спальню. Он пробыл там не больше минуты.
— Я ей не нужен, — грустно сказал он. — Она зовет тебя. Она хочет видеть тебя.
Думаю, ничего такого она не хотела, но что она не хотела видеть его, я знала точно.
— Уходи, уходи, уходи. Поезжай домой. Позвони мне утром, — попросила я его.
Он взял мое лицо в ладони, поцеловал и ушел.
Во второй раз за этот день я обняла девочку и дала ей возможность выплакаться. Я гладила ее по волосам, приговаривая «шшш, шшш», и, как ни странно, это помогло. Мои руки, мое бормотание, похоже, успокоили ее. Может быть, дети вообще так устроены. Но самое удивительное, мне это тоже помогло. Двенадцать часов назад я и не подозревала о существовании этой девочки. Я могу сосчитать, сколько слов мы сказали друг другу. Она мне не принадлежала. Но она уже вошла в мою душу, можете мне поверить. Я ее еще не любила. Но, к собственному удивлению, вдруг поняла, что многого для этого не потребуется.
В темноте есть определенная мягкость, стирание граней между людьми. Яркий свет на кухне — совсем другое дело. Когда Клэр перестала плакать и мы вышли из спальни и остановились среди сверкающих поверхностей и острых углов, я неожиданно занервничала, задергалась, как от статического электричества. Наверное, мы обе были в шоке. Вот я и стояла, смотрела на нее, словно ожидала подсказки, что делать дальше. Ее личико было чистым, почти прозрачным, каким оно бывает у детей после слез. Она была похожа на ангела, охваченного печалью. «Скажи мне, что делать», — подумала я, и через несколько секунд вполне разумным человеческим голосом Клэр сказала: