Однако Девен предлагает ей совершить измену…
«Интересно, терзался ли угрызениями совести Уолсингем, предлагая своим агентам предать тех, кому они якобы служат?» – подумал он.
– Готова, – устало прикрыв глаза, ответила Луна.
Воспоминания:
14–15 января 1559 г.
Несмотря на мороз, улицы Лондона заполонили толпы людей. На юго-западе, на северо-востоке – во всех удаленных от центра частях столицы – мужчины расхаживали пьяным-пьяны, женщины пели песни, на перекрестках улиц островками тепла и света посреди океана стужи пылали огромные костры, повсюду пестрели яркие кляксы знамен и богатых платьев. По всей столице играла музыка, шумели празднества, а если за их завесой многие тревожились да строили тайные планы, пятнать собою всеобщее ликование подобным материям не позволялось.
Больше всего людей собралось в сердце Лондона, вдоль величайшей из кровеносных жил города, тянувшейся с запада на восток. Толпа оказалась столь густой, что никому, кроме юрких малолетних карманных воришек, не упустивших случая выйти на промысел, не удалось бы ступить в ней и шагу. Петти Уэльс, Тауэр-стрит, Марк-лейн, Фенчерч, затем вдоль Грейсчерч-стрит и далее к западу, по Корнхилл, мимо Лиденхолл-маркет, на широкий простор Чипсайда. Здесь ждут своего часа собор Святого Павла и изукрашенная по случаю празднеств огромная арка Ладгейтских ворот. Отсюда процессия двинется по Флит-стрит и по Стрэнду в Вестминстер, и на каждом шагу ее обступали жители Лондона, сошедшиеся посмотреть на свою королеву.
Первых участников процессии, показавшихся из ворот Тауэра, еще раз послужившего временной резиденцией королевы, встретили дружным ревом. К тому времени как перед толпой появился открытый паланкин, из коего махала рукой подданным стройная женщина, разодетая в золото и серебро, рев сделался нестерпимым.
Процессия медленно двинулась загодя выбранным путем, представляя в назначенных местах пышные живые картины, являвшие взорам подданных славу и добродетель новой правительницы. Сама королева тоже отнюдь не довольствовалась ролью пассивной зрительницы и ничуть не боялась стужи. Когда из-за рева толпы не было слышно ни слова, она просто велела повторять живые картины еще и еще, кричала в ответ толпе, приветствуя верных подданных, на миг удостаивая незнакомцев неслыханной чести – монаршего внимания. Это-то – обещание скорых перемен да эфемерная красота, которая вскоре поблекнет, обнажая сокрытую за нею сталь – и принесло ей всеобщую любовь.
Лишь к вечеру, изнуренная, однако сияющая наперекор перенесенным мытарствам, достигла она Вестминстера. Для жителей Лондона ночь прошла в безудержном пьянстве, для вестминстерских же чиновников – в хлопотах и суете.