Во взгляде Девена мелькнуло недоумение. Ну да, конечно, ведь он не понимал, насколько искажено, извращено это имя! А Фрэнсис Мерримэн не просто был уничтожен, но превращен в одного из обитателей Инвидианина зверинца. Время любви сменилось временем неволи.
Гертруда вновь зашмыгала носом, отчего молчание сделалось неуютным.
– Значит, от проклятия она избавилась, – подытожила Луна.
К ее удивлению, Розамунда отрицательно покачала головой.
– Не совсем. Суспирия сотворила Чертог, но, когда дело было завершено, продолжала стареть, как прежде. И пряталась под чарами, чтоб Фрэнсис ни о чем не узнал. И… о, какая же это для нее была мука – видеть, как он, живя с ней в Халцедоновом Чертоге, остается молодым, а она дряхлеет день ото дня. Но он узнал – и, надо заметить, к лучшему: ведь это он, одно из его видений помогло наконец снять проклятие. Было это вскоре после того, как на трон взошла та самая католичка. Мы за Суспирию так радовались…
На лице Розамунды отразилась печаль. Девен переступил с ноги на ногу, зацепив кончиком ножен беленую стену.
– А четыре или пять лет спустя – если мои подсчеты верны – она, как вы говорите, заключила тот самый договор.
– Да, – со вздохом подтвердила Розамунда, – что-то такое она сделала. В один прекрасный день она не только стала единственной королевой всех дивных Англии, но и Суспирию уничтожила без следа. Избавившись от проклятия, она начала собирать вокруг себя двор – тогда-то, леди Луна, в Халцедоновый Чертог и явился Видар. Еще до ее коронации. Однако и он не припомнит ни имени Суспирии, ни того, прежнего двора. Для него, как и для остальных, есть и всегда была только Инвидиана, безжалостная владычица Халцедонового Чертога.
– Но мы ее помним, – прошептала Гертруда, безуспешно утирая лицо насквозь промокшим от слез платком. – Потому и не помогаем Дикой Охоте. Они разнесут Халцедоновый Чертог по камешку, разгонят двор на все четыре стороны Англии… а Инвидиану убьют. Пусть Суспирия для нас и потеряна, смерти мы ей не желаем.
Выпрямившись, Девен выудил из-за манжеты чистый носовой платок и подал его Гертруде. Та приняла платок и отблагодарила Девена зыбкой, дрожащей улыбкой.
Луна молчала, осмысливая, соединяя услышанное со всем, что видела за годы, проведенные при Халцедоновом Дворе. Выходит, этих лет не так много, как ей казалось, и даже дворец по меркам дивных новехонек…
– Вы очень любили Суспирию, – заметила она.
– Точно так, – без стеснения откликнулась Розамунда. – Прежде она была мягче, добрее. Но в тот день ее оставила вся доброта до капли. Смотришь и диву даешься: да ей ли мы помогали? Ее ли любил Фрэнсис Мерримэн?