Единственной фракцией, касательно коей у него имелись сомнения, оставались ирландцы, с которых и началась вся дискуссия. Однако об их участии в данных событиях он ничего не знал и даже не мог представить себе чего-либо мало-мальски разумного.
Что ж, если он провалил испытание, так тому и быть.
– Выдержал ли я экзамен, сэр? – спросил Девен, с легким поклоном повернувшись к Уолсингему.
Вместо ответа Уолсингем снял с доски и выставил на стол, на сторону англичан, белого коня.
– Тайный Совет Ее величества. А это, – пояснил он, выдвигая в центр столика, на свободное место меж двух сторон, белую королеву, – Ее величество Елизавета.
Тем самым он отделял Елизавету от ее же правительства.
– Так она не желала казни королевы Шотландии?
– И да, и нет. Вы верно заметили: Мария Стюарт являлась потенциальной наследницей престола, хотя англичане протестантской веры не согласились бы с этим ни за что. Вдобавок, Ее величество опасалась казнить миропомазанную королеву иной страны.
– Из боязни создать прецедент?
– Разумеется, смерти нашей королевы желают многие, независимо от наличия прецедента. Но если позволительно предать смерти одну королеву, значит, позволительно поступить так же и с другой. Мало этого, не забывайте: они ведь состояли в родстве. Да, Ее величество вполне сознавала ее опасность и для себя самой, и для всей Англии, но прибегать к смертной казни очень не хотела.
– Однако указ о ней в конце концов подписала.
Уолсингем бледно улыбнулся.
– Только подвигнутая к сему ошеломляющими уликами да долгими усердными стараниями своего Тайного Совета. Добиться цели было нелегко, а Дэвисон, ее секретарь, отправился за это в Тауэр. Да-да, – кивнул он в ответ на изумление Девена, – под конец Елизавета передумала, но слишком поздно, чтобы предотвратить казнь Марии, ну а гнев ее пал на Дэвисона, хотя тот ничем его не заслужил.
Девен опустил взгляд на одинокую белую королеву, застывшую в нерешительности меж двух противоборствующих сторон.
– Так в чем же загадка? Каковы истинные помыслы Ее величества касательно королевы Шотландии?
– Вы упустили из виду одного игрока.
Девен задумчиво закусил губу и покачал головой.
– Как ни соблазнительно объявить им ирландцев, полагаю, вы имеете в виду вовсе не их.
– Так и есть, – подтвердил Уолсингем.
Девен вновь оглядел шахматные фигуры – и выставленные на столик, и те, что остались без дела на доске – и заставил себя смежить веки. Метафора была весьма привлекательна, однако попадаться в ее рамки, точно в капкан, не стоило. Тут нужно думать не о конях, ладьях и пешках, а о государствах и их правителях.