Он ведь все-таки мужчина.
— Не надо бояться. — Оден тихо засмеялся. — Я не трону тебя. — И зачем-то добавил: — Я знаю, за кем охотятся грозы.
Откуда? Он вообще знает как-то слишком уж много.
— Гримхольд — это граница, и там… всего хватало. Однажды мне пришлось разбираться с крайне неприятным делом.
Гроза откатилась довольно далеко. И ко мне постепенно возвращалась способность думать.
Лучше бы не возвращалась.
— Тогда я много нового для себя узнал. В том числе про грозы. Я ведь спрашивал. Раньше. Почему не сказала?
Потому что не настолько ему верила.
А сейчас?
И сейчас не верю, но выбора особо нет. С учетом его осведомленности.
А еще, кажется, гроза не прошла для меня даром.
— Оден…
Безумие полное. Но жар в груди нарастал и грозил сжечь. И волосы начали сухо потрескивать, а по коже нет-нет да пробегали огненные змейки.
А если бы я и вправду молнию поймала?
— Нахваталась?
Его пальцы скользнули по щеке и коснулись губ.
Значит, граница. И полукровок там хватало. И грозы за кем-то приходили. Наверное, не только с грозами дело имел. Тогда чего ждет?
Мне плохо.
— Помоги. Пожалуйста.
Самой не удержать эту заемную силу… полыхну вот-вот.
Оден не позволил.
Нет, я целовалась… давно, в прошлой жизни, тогда мне уже исполнилось четырнадцать, а он, сын найо Риато, был на два года старше. В то время два года выглядели непреодолимым препятствием. Но не настолько непреодолимым, чтобы не спрятаться за амбаром, — у мамы имелись собственные представления о том, как должна вести себя девушка… От тех поцелуев осталось полустертое ощущение неудобства, любопытства, лакрицы и сигарет.
С Оденом иначе.
Я лишь делюсь накопленным жаром. Я лишь… губы у него жесткие. И никакой лакрицы.
Стыда, впрочем, тоже.
— Так хорошо?
— Да.
Жар ушел. И радоваться бы, что малой кровью обошлось.
— Больше помочь не надо? — Отпускать меня он не собирается.
— Нет.
— Жаль.
Это издевка? Но Оден тихо вздыхает:
— Спи, моя радость.
Утро началось… о да, утро началось.
С головной боли. С предательской слабости, когда руки трясутся настолько, что флягу к губам поднести не могу. С премерзкого вкуса во рту и раздувшегося языка, который, казалось, вот-вот заткнет глотку. Тогда я задохнусь.
В носу свербело и хлюпало, а глаза слезились даже от того слабого солнечного света, который проникал в пещеру. Хуже всего, что я помнила все случившееся накануне. И приближение грозы, чей голос манил, обещая поделиться силой. И собственное внезапное безумие — сейчас я прекрасно понимала, что если бы не Оден, то от меня осталась бы горстка пепла.
Молнию выпить…
Да, Мать-жрица танцевала в грозу, она сама звала грозу, хватало силы. И молнии слетались к ней на руки, а она подносила огненные шары к губам. Лицо ее в этот миг теряло всякую красоту. Небесный свет стирал кожу, и я видела лишь серые мертвые мышцы, сквозь которые просвечивала кость. Длинный язык разворачивался, погружаясь в молнию, и свет наполнял уродливое вдруг тело.