Затосковал Егор, разучился песни петь, не стал повелевать ветром. И солнце перестало ему улыбаться.
С утра выгонял он в поле коров, ложился на траву и грустил, глядя на небо.
Как-то раз он услышал над собой шум крыльев. Привстал Егор и видит, что на землю спустился Орел. Он сидел, гордо подняв голову, изредка ощипывая свои темные блестящие перья.
„Погибнешь здесь от тоски, Егор, — сказал ему Орел, сверкая глазами. — Садись лучше мне на спину — унесу я тебя к могучим скалам и научат они тебя спокойствию. Разучишься и страдать и радоваться, смеяться и плакать“.
И согласился Егор.
Подхватил его Орел на спину, унес и опустил на скалу-монахиню.
День, другой, месяц и год слушает Егор песню скал, бродит у их каменных подножий, смотрит на редкостные самоцветы. Но не становится легче на его сердце. Тоска давит грудь, томит одиночество…»
Ваня замолчал. Ребята оглянулись и молча стали смотреть на берег, туда, где высятся две скалы — одна пирамидообразная, серая, покрытая клочками мха, другая — поменьше, красноватого цвета, покрытая сверху молодым лесом.
— Дальше, Ваня! — нетерпеливо просит Рита.
— «Подошел Егор к подножию большой скалы, закинул голову, сложил рупором руки и крикнул:
„Не по пути мне с вами, бесстрастные камни! Нет ничего хуже одиночества, особенно когда человек в горе. На миру и смерть красна!“
Глухим эхом рассмеялась гора-монахиня, шумом обвалов раскатилась ее сестра.
А человек пошел прочь от скал, к людям…»
Ваня замолкает, оглядывает товарищей и весело смеется.
— Сам сочинил? — допытываются у него одноклассники.
— Нет! — не очень убедительно отказывается Ваня.
Его сказка даст повод продолжать самодеятельность.
Схватив руками друг друга за плечи, двенадцать мальчиков как один «охватывают» на палубе «яблочко», представляя себя настоящими моряками.
Капитан довольно ухмыляется в усы. Никогда еще не было такого веселья на его «Ермаке».
Баян Тихона заливается замысловатыми переборами.
— Ты послушай, Павка, как я играю! — сам себе удивляется Тихон. — Скажешь, не здорово?!
— Здорово! Здорово! Здорово! — отвечают ему товарищи.
— Какой же ты скромный, Тихон! — смеется Рита.
Незаметно для себя Павел оказывается рядом с Ритой.
— Ну, скажи, какая же третья истина? — спрашивает она.
— Я еще не уточнил ее, — говорит Павел, понижая голос, потому что окружающие их восьмиклассники притихли и «навострили уши».
— Тебе же ее сказал председатель, — удивляется Рита.
Павел хитро улыбается:
— Рита, прости меня, я немножко тебя обманул…
Брови Риты изумленно поднимаются, глаза становятся круглыми.
— «Истины» эти я сам придумал для себя. Они вроде вывода из всей моей жизни, из жизни Василия Ильича, из того разговора, который так неожиданно произошел у меня с ним. А вот третью истину все никак не могу ухватить, — крутится в мыслях какими-то обрывками, а ясной формулы нет.