— А разве он сломался?
— Вроде, журналисты так писали. Но дело в другом. Хреново люди работают. Как в том анекдоте. Срубил дерево, хотел сделать из него лодку.
Лодки не вышло, тогда он начал строгать кровать. Кровати тоже не получилось, он решил сделать табуретку. И с этим облом. В конце концов из большого дерева получилась зубочистка. Хорошая история, я ее часто вспоминаю, пользуясь какой-нибудь отечественной вещью.
— Значит, люди виноваты, а ты у нас белый и пушистый? — не выдержала жена.
— А что я?
— А то. Или все, что ты в своем цеху делаешь, сразу идет в Кремль для личного пользования первых лиц государства? Что-то я о таком не слыхала!
— Ты чего на меня взъелась? — возмутился Шевцов.
— Да ничего я не взъелась. Просто меня всегда забавляет одна вещь. Наш человек обожает критиковать отечественные товары. Жарко, эмоционально, с пеной у рта. И занимает при этом такую позицию, будто сам он мастер — золотые руки, а все остальные пьяницы, бездельники и растяпы. А если посмотреть на этого человека, когда он работает, то хочется смеяться. Или плакать.
— Ладно, хватит болтать. Лучше убери подальше свою газетенку.
— Значит, я тебя не убедила?
– В том, что китайский хлеб вреден для здоровья? Конечно, нет! Я тебе еще раз говорю, это заказная статейка, проплаченная местными хлебопеками. Только дураки в нее поверят, а нормальные люди будут покупать китайский хлеб, пока наша косорукая братия не соизволит взяться за работу. Почему я должен оплачивать их халтуру? Они делают свой хлеб, пусть сами его и жрут. А я буду с большим удовольствием есть китайский!
Закончилась рабочая неделя. Гущин вернулся домой и тоном, не терпящим возражений, сказал жене:
— Я на выходные еду к Василичу, быстро собери вещички.
— Но мы же хотели… — открыла было рот супруга и тут же замолчала, наткнувшись на яростный взгляд Семена.
Давно миновали те времена, когда она проводила выходные дни вместе с мужем. После того, как ее отца разбил паралич, Гущин изображал образцового супруга меньше года. Потом он решительно указал жене на ее место в доме — на кухне и в своей комнате. Доходило до абсурда. Когда к Семену приходили друзья, жена накрывала на стол, молча уходила и чутко прислушивалась, не понадобятся ли компании ее услуги. Словно домашняя прислуга, крепостная девка. Женщину такая ситуация доводила до слез, но приходилось терпеть. Она всегда находилась в доме при мужчине, сначала помогала матери обслуживать отца, затем занималась бытом Семена. Больше ничего в жизни она не умела, не получила нормального образования. Разведись с ней Гущин, женщина бы не знала, на что ей жить. А воспитание не позволяло ей выносить из избы сор, который нагромоздил мужчина. Иначе туго пришлось бы Гущину. Жена знала лишь о малой части его делишек, но и этого бы за глаза хватило, чтобы Семен вдоволь нахлебался тюремной баланды. Зная об этом, Гущин щедро откупался от жены, каждый месяц выдавая ей по сто тысяч рублей. Тем самым он еще глубже рыл себе яму, регулярно предоставляя обиженной супруге доказательства того, что он вор и взяточник. Но жена не видела в банкнотах каких-то доказательств, она воспринимала их исключительно, как деньги.