Согласитесь, как все здесь, в записках Рихарда Вагнера — прекрасно и узнаваемо! И диван (привет Обломову!)… и поляк «оконфуженный» — то есть признавший очередную бакунинскую победу в этом споре. И сам уровень этих споров, воспроизведенный с немецкой точностью… Аргумент «полиция» играл роль удара тока в опытах с собаками: «Нельзя!» «Фу!» «Запрет!». Бакунин только сказал: «…полицию?» — и все, оппонент-поляк капитулировал. И главное, повторю: все это вспоминается — восхищенным адептом, забывшим в тот момент, что кстати, именно в полиции служил его родной отец— Фридрих Вагнер!
Бакунин переехал в Дрезден, только что поучаствовав в «Парижском», а потом и в «Пражском» восстаниях. Известно, что он там был в числе руководителей, еще я могу предположить, что он там все провалил, подвел восставших, но… по Праге у нас нет столь роскошного свидетеля, как по Дрездену.
Настоящая поэма начинается, когда чемпиону в этом «диванном многоспоръе» прямо на блюдечке преподносится готовая «революционная ситуация». Немецкие вожди были счастливы привлечь к практическому руководству Дрезденским восстанием знаменитейшего революционера Михаила Бакунина. Теперь он мог, подобно чеховским героям («Вся Россия — наш сад!») сказать: «Весь Дрезден — мой диван!».
Еще раз слово Рихарду Вагнеру: «Неожиданно я встретил его. В черном фраке и неизбежною сигарой во рту, он бродил по городу… При коменданте, неспособность которого быстро выяснилась, был образован военный совет из опытных польских офицеров. Бакунин, сам ничего не понимавший в стратегии, не покидал ратуши и Гейбнера, помогая советами и проявляя удивительное хладнокровие. (Забавнейшая, недооцененная деталь. Тут Вагнер, равно как и все последующие историки и апологеты, забывает, что Бакунин — тоже офицер, как минимум — коллега поляков, взятых для военного руководства. — И.Ш.).
…Бакунин предложил снести в подвал ратуши все наличные пороховые запасы и взорвать ее, когда приблизятся войска. Городская управа протестовала. Он, Бакунин, настаивал на необходимости этой меры. Но его перехитрили, удалив из ратуши весь порох…
В элегантном наемном экипаже сидели Гейбнер, Бакунин и энергичный секретарь почтового управления, Мартин… На козлах уместился почти весь секретариат. Бакунин разъяснил, как без малейших потерь совершилось отступление из Дрездена. Рано утром он приказал свалить деревья Максими-лиановской аллеи, чтобы оградить отступающих от кавалерийской атаки. Его чрезвычайно забавляли жалобы жителей бульвара, оплакивавших «die schönen Beüme» (прекрасные деревья)… Тем временем мольбы владельца экипажа становились все назойливее… Этот человек говорил, что нежные рессоры не могут вынести такой тяжести… Мольбы его перешли в громкий плач. Бакунин молча с чувством удовлетворения следил за этой сценой и произнес: «Слезы филистера — нектар для богов». Но для Гейбнера и меня эта сцена была тягостна, стали думать, не лучше ли нам выйти, но заставить усталых людей сойти Гейбнер не решался… (Хотя ведь именно жирная туша Бакунина более отягощала «нежные рессоры», и сошедшие Гейбнер с Вагнером в сумме не столь облегчили бы карету. —