— Значит, вы не читали газет…
— Они мне не по карману уже давно. Я перебивался хлебом и водой вот уже полгода.
— У нас тут маленькая чистка, — усмехнулся Александр. — Якова Николаевича, кстати, не только отстранили от занимаемой должности, но и взяли под арест. Он сейчас охлаждается в подвале Имперской контрразведки.
— За что вы его? — искренне удивившись, спросил Шухов.
— За дело, Владимир Григорьевич. За дело. Но все это мелочи… что мы будем делать дальше?
— Мы? — настороженно переспросил Владимир Григорьевич Шухов.
— А вы думаете, я теперь вас просто так отпущу? Вас должно хотя бы наградить крестом Святой Анны четвертой степени с мечами и бриллиантами, потому как несправедливо будет ее спрятать в стол.
— Крест Святой Анны, — усмехнулся Шухов. — Ну, хорошо, получу я его. И что дальше? В наркомат мне возвращаться нельзя.
— Почему?
— Я его уже один раз подвел. Кто мне поверит?
— А вы сами себе поверите? На что вы готовы пойти кроме мести? Что молчите? Сказать нечего?
— Ваше Императорское Величество, — поднял невозмутимые глаза Шухов, — вы же все равно не поверите тому, что я скажу. Я ведь вас уже один раз подвел. Какое мне может быть теперь доверие?
— Понимаете, дорогой друг, сейчас сложилась очень сложная ситуация, — Александр задумчиво уставился на Шухова. — После ухода Николая Ивановича в Наркомате транспорта и путей сообщения началась борьба за власть. Да такая, что не пересказать. Оттуда в прямом смысле слова выносили сотрудников вперед ногами.
— А что вам мешает все это прекратить? — пожал плечами Шухов.
— Для этого мне нужен человек, которому я доверяю, как самому себе. Таким был Николай Иванович. Вы никогда не задумывались: чем была обусловлена его несомненная поддержка и почему он во многих делах пер вперед, как раненый носорог?
— Я думал об этом вопросе… но, признаться, не находил ответа.
— Вы хотите узнать ответ?
— Конечно!
— Но сначала вы должны произнести клятву. Здесь, на могиле Николая Ивановича, в котором, насколько я знаю, вы души не чаяли.
— Клятву?
— Истинная храбрость, Владимир Григорьевич, заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть.[45] Трусостью в равной степени является как бессмысленная гибель, по дурости, которая не несет никакой пользы твоему Отечеству, так и бегство от смерти тогда, когда надобно стоять насмерть. Поклянитесь же здесь, что не отступите от дела без моего приказа и сохраните верность Империи до последнего вздоха. Я не хочу вам ни угрожать, ни умасливать. Мне нужно, чтобы вы на могиле друга осмыслили сказанное мной и, приняв решение, дали ответ мне перед его останками.