Мужчины, переглянувшись, вздрогнули, в то время как Алинь, побледневшая при свете фонарей, отвернулась, прижимая платок к губам.
— Простите, я, кажется, сказал что-то неподходящее? — смущенно произнес аббат: — В этом виноваты усталость, и, может быть, вино, от которого я отвык... Право, я смущен.
Когда Жюльен и Жан успокоили его, он попросил Огюста отвести его в комнату, решив, что увидит ученого утром.
Алинь ушла к себе. Всю ночь она не спала и встретила рассвет с мрачным небом, загроможденным низкими тучами, почти свисающими на неподвижное серое море. Сердце было сдавлено бесконечной тоской.
— Последний день! — вздохнула она: — неужели правда, что в моей жизни не будет больше солнца, неужели предстоит один только мрак?
Она пыталась вернуть себе хладнокровие, продолжая одеваться: нельзя предаваться отчаянию в двадцать четыре года... Она постарается забыть... Всякая рана заживает... Напрасная попытка. Каждый новый повод наталкивал ее на вопрос, преследующий ее со вчерашнего дня: когда она очутится одна завтра — когда Жан оставит ее, найдет ли она в себе силы сопротивляться желанию умереть, раствориться в небытии...
— Нет, нет, — отвергла она эту мысль: — надо найти в себе силы жить.
* * *
Утром на площадке в халате и с обнаженной головой, с блуждающими глазами появился Зоммервиль и закричал издали:
— Аббат, я начинаю терять терпение! Бросьте вы ваши бесконечные молитвы, идите скорее к сыну, скорее...
Аббат знаком показал, что не может еще нарушить молчания, но Зоммервиль настаивал:
— Я вас прошу притти сейчас же, повторяю вам, ради сына!
— Сейчас, — произнес Тулузэ, поспешив с Жаном войти в дом.
Подошедшему Жюльену, который хотел спросить о состоянии больного, ученый закричал:
— Меня оставляют одного, вместо того, чтоб мне помочь.
Увидев священника, Зоммервиль потянул его за рукав и увлек за собой, взволнованно повторяя:
— Я не знаю, что с моим сыном, я не знаю... Я ничего не могу найти в моих книгах!
На террасе образовалась группа. Переговариваясь вполголоса, никто не заметил физиономии Браво, который высунулся из окна, ни его взгляда, в котором горели какие-то странные огоньки.
— Раньше он никого не впускал в комнату больного, — прошептал Жюльен: — а теперь упрекает нас в бездеятельности.
— Что могло случиться с молодым человеком?
— Вот аббат, он, наверно, нам все расскажет!
— Ужасно, — произнес сдавленным голосом Тулузэ: — я хотел бы лучше ошибиться... Отравление. Индейский яд, который действует на отдельные доли мозга, так сказать, превращающий человека в животное... Раньше, чем сказать что-нибудь определенное, я хочу посоветоваться с индейцем Пабло.