– Простите… Вы кого-то искали?
– Я? Да, искал, – мгновенно оживился, заерзал дядечка. – Я Бурдовский, Альберт Антонович. Бур-дов-ский, а не Бурдонский, и не Бурденко, это совершенно другие фамилии, но многие путают… Дело в том, что я лежал в Вышнегорской больнице, и моим соседом был некий старик, цыганистого вида…
«Цыганистого?!»
– Кто? – сразу насторожившись, спросила Соня.
– Вот в том-то и дело, что никто не знает, кто это! Он имени своего не помнит! Да вы садитесь, милая…
Соня послушно села рядом с Бурдовским. Она почему-то сразу подумала об отце Исы.
– Этот человек лет десять назад попал в больницу. С разбитой головой, и это… У него эта… амнезия.
– Да уж…
– Имени не помнил, ничего не помнил, говорил с трудом… Вещи посмотрели – никаких зацепок. При нем только книга была. Там же библиотека небольшая, при больнице… Эту книгу сразу туда отдали. И вдруг! Я эту книгу стал на днях читать, в очередной-то раз… а там, оказывается, адрес был! – бойко зачастил Бурдовский. – Я по этому адресу, а тут эта мымра… в двадцать первой квартире. И слушать не захотела!
– Вот что, – решительно произнесла Соня, почти ничего не поняв. – Я вроде как родственница мымры… Ой, то есть Валентины Прокофьевны. Так что вы мне лучше все расскажите.
Дядечка аж сглотнул от радости. Он, видимо, и не чаял, что кто-то с ним станет добровольно общаться. И, прокашлявшись, он пустился в подробнейший, очень бестолковый рассказ, с многочисленными отступлениями, философскими размышлениями, народными приметами и политическими лозунгами.
Предчувствие Соню не обмануло – в рассказе Бурдовского таилось нечто. То, ради чего стоило вытерпеть все эти ненужные подробности. Правда, Соне пришлось задавать уточняющие вопросы – это растянуло рассказ еще на один лишний час.
Но суть рассказа Бурдовского такова.
Бурдовский, постоянный пациент больницы с 1987 года (лежал там каждые два месяца, весной), был свидетелем того, как десять лет назад в Вышнегорскую психиатрическую больницу попал старик. Старик этот не помнил ни своего имени, ни прошлого – ничего. Видом – смуглый и «очень цыганистый» (выражение Бурдовского). Короче, приезжий из зарубежья – то ли ближнего, то ли дальнего…
Старик выглядел крайне истощенным и измученным. Худой, побитый, на грани дистрофии (тут Бурдовский произнес целый памфлет о последствиях разрушения Советского Союза, о лихих девяностых, волне иммигрантов из бывших республик и т. д и т. п., но этот памфлет можно с легкостью опустить). Старика назвали Будулаем – ну надо же было как-то к человеку обращаться!