Чекист, отставив бумагу в сторону, иронично похмыкал:
— Естественно, подарки не доехали. В халате дутовском начальник милиции в Верном в баню ходит. Эполеты только сорвал, да в нужник выкинул. Ладно, едем дальше. «Теперь я жду только случая… ударить на Джаркент»… Ударить на Джаркент… — Давыдов задумчиво пожевал губами. — Скорее собственную задницу поцелует, чем ударит на Джаркент. — Он снова похмыкал, повертел бумагу, глянул в самый конец ее и проговорил одобрительно: — Бумагу атаман сам подписал, са-ам, собственноручно, не поленился. Работяга, — Давыдов почмокал насмешливо. — Ох и работяга! Редкостный!
Удалов молчал, никак не реагировал на эмоции и фиги начальника регистропункта — стоял с отрешенным видом у стола и мял в руках выцветшую казачью фуражку.
Давыдов умолк, сложил письмо.
— А как будем заклеивать конверт? — спросил Удалов.
— Языком, — Давыдов засмеялся, подмигнул. В следующее мгновение сделался серьезным и сказал: — Тем же способом, только наоборот. — Он хлопнул Удалова по плечу. — Все будет в порядке, не тушуйся. Ергаш-Бей никогда ни о чем не догадается.
Давыдов знал, что говорил, слово с делом у него не расходилось. Он снял с послания атамана копию, а письмо запечатал так ловко и умело, что невозможно было предположить, что оно когда-то было вскрыто.
Касымхан Чанышев вновь устремился в Китай. Вернулся он с любопытной новостью:
— Генерал Багич Дутову не помощник, у него своих проблем выше крыши.
— Что за проблемы? — деловито сощурился Давыдов.
— Забастовали полторы тысячи башкир. Не хотят служить Багичу, не хотят воевать, бунтуют и просятся домой.
Давыдов обрадованно забарабанил пальцами по столу:
— А что, хорошая новость! Если, конечно…
— Что «если», товарищ Давыдов?
— Если, конечно, в этом нет ловушки. Ведь недаром говорят, что Дутов такой хитрый, что даже сам себя обыграть в карты может.
— Здесь вопрос не в Дутове, а в Багиче.
— В Дутове, дорогой товарищ Касымхан, в Дутове… Багич — это фигура второго плана, третьего, если не десятого.
— Дутов, кстати, заявил следующее: «Умирать я пойду на русскую землю, и в Китай больше не вернусь».
— Несладко, видать, атаману в Китае, очень несладко. Ежели бы во мне была жалость к белякам, я бы обязательно его пожалел. И что же удерживает башкирских цириков [67], что мешает им наплевать на господ генералов и махнуть домой? А, Касымхан?
— Боязнь за себя: Дутов — человек мстительный, может взять и расстрелять каждого десятого.
Чанышев отвел глаза в сторону. Лицо его было бесстрастным, ничто не дрогнуло в нем.
— Кстати, о мусульманах, — добавил он тихо, — Дутов вводит у себя в армии отличительные знаки. Православные теперь будут носить на своих мундирах кресты, мусульмане — луну и звезду.