В окопе Дутову на глаза попался Климов. Лоб у хорунжего был перевязан бинтом.
— Что это с вами? — спросил Дутов.
— Ничего серьезного, — отмахнулся Климов, вид у него неожиданно сделался гордым. — Ссадина.
Дутов понял — для Климова рукопашная стала боевым крещением, раньше он в таких переделках еще не бывал. Дутов ободряюще улыбнулся хорунжему:
— До свадьбы заживет.
— Так точно, — Климов коснулся пальцами бинта.
— Вы, насколько мне ведомо, знаете немецкий?
— В определенных пределах, Александр Ильич. Учил, как и все, не думая, что пригодится.
— Пленных допросить сможете?
— Попробую.
Оказалось, пеший дивизион Дутова выбил с позиций усиленный пехотный батальон, приданный к егерскому полку, — немцы в течение нескольких дней проводили перегруппировку своих сил, укрупняли боевые позиции, что означало одно — они готовятся к наступлению. Русские опередили их — в штабе графа Келлера сидели аналитики посильнее германских штабистов, — потому швабы так и злились, потому они так старались отбить утерянную линию обороны.
— Вот им! — Дутов сложил из трех пальцев популярную фигуру, одинаково понятную и немцам, и русским. — Максимум, что они смогут отбить, — своих дохляков. А дохляков мы готовы отдать им безо всякого боя.
Попав на фронт, братья Богдановы часто вспоминали свой дом в станице — из самодельного кирпича, большой, рассчитанный на несколько семей.
Хоть и была разница в рождении близнецов Богдановых всего сорок минут, а они четко придерживались деления «старший» и «младший». И старший в их паре, естественно, верховодил.
Из младшего, Ивана, война еще не выбила из него мальчишество, а запах дома не выветрился из памяти. Старший же, Егорий, казался обстоятельнее, степеннее Ивана.
Теперь братья сидели на дне окопа неподалеку от пленных, охраняемых Еремеевым, с любопытством поглядывая на врагов — такие же люди, сотворенные человеком, так же ощущающие боль, поющие песни и тоскующие по дому, любящие послаще поесть и подольше поспать… Хотя слово «мать», например, у них звучит гораздо грубее, чем у русских. Ну, разве можно сравнить неудобное, будто бы выпиленное из фанеры «мутер» с милым, звучным, словно бы рожденным сердцем словом «мама»?
— Как там дома обходятся без нас? — голос Ивана повлажнел, сделался тихим.
Старший брат задрал голову, посмотрел на кудрявое недалекое облако, неторопливо ползущее по небу, вздохнул:
— Наши сейчас в поле. Хлеб сеют.
— И кто выдумал эту дурацкую войну?
— Как кто? — Егорий не выдержал, с досадою крякнул. — Известно, кто.
— Много бы дал я сейчас, чтобы очутиться в станице, — потянулся, отер пальцами влажные глаза Иван. — Интересно, как там Наталья?