В отчаянном ночном бою Дутов потерял восемьдесят с лишним человек. Мелкий, жесткий, плотно прилипший к земле снег от крови сделался клюквенно-красным. Кровавые пятна эти, освещаемые мятущимися факелами в ночи, казались черными. Воздух студенисто дрожал от криков, мата, ржания лошадей и выстрелов. Немецкая лава была остановлена. Пеший дивизион вгрызся в землю, закопался в нее — наспех были вырыты окопы.
Поскольку отступление румынских вояк было беспорядочным, и немцы, несмотря на свой хваленый «орднунг» [16] тоже наступали беспорядочно, то образовался слоеный пирог с довольно сложной начинкой — перед дутовскими окопами сидели немцы, готовые в любую минуту рвануть в наступление, и за спиной, внутри наших позиций, километрах в двух, также оказались немцы.
Узнав об этом, Дутов только покачал головой:
— Как бы нам не оказаться между двумя железнодорожными вагонами…
Хорошо еще, что между оренбуржцами и немцами, сидящими в тылу, оказалась еще одна прослойка, которая в случае чего должна смягчить удар, — стрелковый полк, изрядно вымотанный, поредевший, но живой.
— Лучше бы румыны в войну не вступали, — изучив обстановку, мрачно молвил Дутов, — воевать-то приходится и за себя, и за них.
Днем немцы предприняли вялую попытку атаковать полк, но попытка была настолько неподготовленной, что Дутов даже не вылез из штабного окопа, накрытого трофейным брезентом — изучал там карту. Атаку отбивал адъютант полка. Хотя ухо из-под брезента войсковой старшина все-таки высунул — интересно было, зашевелятся немцы, находящиеся внутри кольца, за спиной, или нет? Те не зашевелились, и Дутов удовлетворению качнул головой, вновь исчезнув под брезентом.
Похоже, начиналась позиционная война. Только вот сколько она продлится, никто не знал.
В походах, в «куковании» на каком-нибудь хуторе, когда приходилось поджидать тыловые службы, вечно отстающие от передовых рядов, Дутов любил устраивать свою жизнь с комфортом — не все же время под немецким брезентом сидеть. Чтобы и самоварчик горячий каждый день на столе стоял, призывно пофыркивал и пахнул дымком, и чтобы к чаю варенье разных сортов — войсковой старшина любил побаловать себя сладким, и чтобы еда была свежей, яичница жарилась из яиц, взятых прямо из-под курицы, а антрекоты вырезали едва ли не из ляжки живого быка, с кровью… Имелся такой «бзик» у военного человека.
Став командиром полка, он начал потихоньку обзаводиться хозяйством. В одном из румынских сел Дутов за сущие копейки приобрел у сельского старосты роскошную разборную кровать с бронзовыми львами по углам, которых Еремеев называл на свой лад «левами». В общем, в хозяйстве кроме самовара появилась кровать, а к кровати — пара изящных венских стульев, бронзовый таз для мытья ног, два утюга, один надо было нагревать на огне, другой работал на горящих углях.