Студенту сдуру показалось, что он может все. Энергия била из него ключом. Во время медитаций он переживал восторг, больше всего это было похоже на полет во сне, и каждый такой полет завершался неуловимой подсказкой. Иной раз от Никонова вовсе и не требовалось никаких разгадок, иногда видения выглядели некоей шарадой… неоднозначно, словом. Но всегда интересно.
И вот пришел деть, когда пятикурсника Никонова пригласили в партком института. Там два упитанных дяденьки повели с ним витиевато-покровительственные речи, постепенно наклонившиеся к тому, что вот-де, не худо бы ему, Геннадию Никонову подумать о вступлении в партию.
Молодой человек потупился, скромно пробормотал, что понимает, какое ему оказано доверие… а сам почувствовал себя на седьмом небе. Сбывается, черт возьми! Ведь сбывается же!..
Так началась карьера. Новоиспеченный инженер пошел не на производство, а сперва немного поработал в комсомоле, после чего перебрался во взрослую категорию, в райком. А попозже и в обком.
Начинающий функционер был полон самых радужных надежд. С такими-то талантами, да как попрет он ввысь — смотрите, завидуйте!.. Жил в сладких грезах и сны видел неясно-приятные.
Но все оказалось иначе.
Постепенно, месяц за месяцем, а там уж и на годы счет пошел — Геннадий Никонов стал осознавать, что попал в среду тугую, плотную, где его сверхспособности увязли, как самый наиновейший танк в самом пошлом болоте. Человеческие отношения в этом мире оказались настолько сложными, что он себе такого и не представлял.
Окружающие его мужчины (женщин там почему-то не было) были улыбчивые, сдержанные, приветливые на вид люди — но Геннадий-то узнавал их не на вид, а по сути. Суть оказалась странной.
Конечно, они были не пришельцы, не призраки, а люди как люди. Но жили они не совсем человеческой жизнью. Никто из них никогда не говорил того, что думает. Все знали, что слова других нельзя воспринимать прямо, а всегда нужно искать в них двойное дно. И каждый знал, что любой его коллега может быть осведомителем начальства. А может и не быть. И каждый пытался разгадать невидимую сеть интриг и сплести свою.
Они относились ко всему этому с насмешливым полуазартом картежных игроков — как к особому виду спорта, и никто не обижался, если другой обходил его. Таковы были правила игры, их молча принимали все.
Принял и Геннадий, не мог не принять. Получалось у него ловко, неплохо, но погрузившись в эту обстановку, он с тревогой заметил, что его дар начал угасать. Те чудные полеты и видения, что некогда позволяли предугадать будущее, заметно потускнели и стали какими-то невнятными: он просыпался и не мог толком вспомнить, что видел, так было все смутно и бегло… А на службе его ждали хитроумные ребусы, и он вынужден был ловчить, хитрить и разгадывать происки коллег — что было по-своему занятно, в самом деле походило на состязание, что-то вроде усложненных шахмат… но не того он ждал от жизни. Он завяз в подковерной борьбе областного масштаба. А годы шли и шли, и все быстрей и быстрей.