Блин.
Поняв, что ремонт нам предстоит самый настоящий, я мысленно вздохнула и, отойдя подальше от гремящих железками Фантомов, взялась за привычное дело – готовку. Потому что оголодают они все равно, независимо от результатов и скорости ремонта, а кормить чем-то надо. И варить суп надо тоже. И мяса побольше, побольше… а я у них одна – мастерица по быстрому питанию. И одна-единственная, кто мог бы заняться этим неблагодарным делом у всех на виду. Вот и вышло, что когда с нами поравнялись бродячие «коллеги», у дороги уже был разбит самый настоящий лагерь. Ребята с руганью пытались починить несчастную ось; Лин, не выходя из образа, флегматично объедал ближайшие кусты; Родан старательно «дремал»; я тихо-мирно готовила… идиллия, да и только. Жаль, что фотоаппарата ни у кого нет.
Самое же главное в том, что наш лагерь расположился точно на пути у бредущих куда глаза глядят циркачей. Мимо нас они бы точно не проехали. Оставалось лишь убедить их остановиться, ненавязчиво разговорить, познакомиться между делом; попутно показать, что мы совсем не крутые, а очень даже обычные и свои в доску личности; гораздые к тому же, как и все нормальные люди, попадать впросак. Так что завидовать нам нечего. А уж злиться на то, что мы перехватили у кого-то работу, и подавно.
Когда стук копыт стал совсем громким, я оторвалась от закипающего котелка и внимательно посмотрела на приближающихся гостей. Ну да, так и есть – тот самый дядька из деревни. Еще не старый, но уже почти седой, с короткой, не слишком опрятной бородкой и неожиданно пышными бакенбардами, которые выросли, кажется, лишь потому, что их хозяину было лень их обрезать или подравнивать. На голове – настоящее гнездо: всклокоченное, кучерявое и непослушное, которое кое-как прикрывала видавшая виды широкополая шляпа. А снизу ее дополняла такая же потрепанная жизнью куртка (кажется, даже с чужого плеча), длинная рубаха из грубой холщовой ткани, мятые и давно нуждающиеся в стирке штаны неопределенного цвета и дохаживающие свои последние дни черные сапоги. У которых только что веревочкой не закрепили откровенно отваливающуюся подошву.
При всем при том дядька был весьма колоритным. Запоминающимся. Особенно этими своими бакенбардами, поразительно подвижным лицом, на котором едва-едва начали проступать глубокие морщины, и невероятно живыми, цепкими, умными глазами, в которых при виде наших неприятностей на краткий миг вспыхнуло неподдельное злорадство, однако очень быстро сменилось искренним беспокойством.
Возле него на облучке сидел вихрастый мальчишка – такой худой, что, кажется, живот уже к спине прилип. Скуластый, глазастый, смуглый от загара, с голым пузом и босыми пятками. А рядом виднелся еще один пацан… хотя нет, уже не пацан, а юноша. Лет шестнадцати, наверное. Такой же худой, смуглый и черноволосый, хотя внешне он совершенно не походил ни на хозяина, ни на первого постреленка, ни на еще одного мальчишку, умело управляющегося со второй повозкой. Наверное, просто участник труппы. Скорее всего, акробат или гимнаст – вон какие мышцы проступают под рубахой. Да и сила в нем определенная чувствуется. Так что не приживалка парень. Точно, не приживалка.