Пятнадцатилетняя Мария, подрагивая плечиками, беззвучно плачет, крупные слезинки катятся по ее по-девичьи пухлым ланитам. Маленькая Ольга, не понимая происходящего, но, тем не менее, чувствуя что-то недоброе, пугливо таращится большими черными очами по сторонам.
У смертного одра батюшки с ними нет старшего их брата Олега. Олег Святославич на уделе в порубежном со Степью Курске и ничего не ведает о состоянии родителя. Нет и их старшей замужней сестры Елены — Мирославы, которая с мужем Романом Ростиславичем находится в Смоленске и также ничего не знает о беде, свалившейся на их род в Чернигове.
Словно огромный ворон, с ног до головы в черном, ссутулившись, сразу как-то постарев и осунувшись, утеряв прежний горделивый вид, на низком поставце, изготовленном невесть когда черниговским плотником, у изголовья одра сидит матушка-княгиня Мария. Рядом с ней — таким же вороном, с макушки до пят в черном, верная ключница Меланья.
Временами заметно, как под черными одеждами княгини мелко-мелко дрожит ее тело, по щекам катятся слезы, но голоса плача не слышно. Только заглушенные всхлипы. Не престало княгиням уподобляться малым детям да простолюдинкам и выть в голос, как делают те по любому скорбному поводу. Даже если княгиня сама и не из княжеского роду-племени.
Крепятся и они с Игорем. Шмыгают носами, но держатся. Лишь украдкой то один, то другой ладошками уберут набежавшую вдруг, ненароком, слезу да потрут костяшками пальцев покрасневшие очи, словно в них попала соринка.
В опочивальне, несмотря на зимнюю пору, тепло. Народу — ближних бояр, опору отца и надежу, как на рати, так и в думе, боярских отроков, дружинников, мечников да и просто челяди, любившей князя, набралось столько, что продохнуть свободно невозможно. От духоты цветные оконца так запотели, что не пропускают внутрь по-февральски тусклый дневной свет. Поэтому в одрине полумрак, заполненный невнятным людским шепотом да дыханием.
Всеволоду почему-то кажется, что больше всех в эти тягостные минуты в княжеской опочивальне суетится черниговский епископ Антоний, муж преклонных лет и крупного телосложения. По словам взрослых, большой любитель сладких яств и пития, что, впрочем, довольно отчетливо сказывается на его лоснящемся лике.
Все стоят недвижимо, тихонько переминаясь с ноги на ногу да время от времени осеняя себя крестным знаменем, а Антоний, одетый в темные шуршащие одежды, медленно, мелкими шажками, передвигается вдоль одра, поправляя одеяние на теле князя. Еще Антоний то и дело подступает к матушке и, наклонившись, что-то шепчет ей на ушко. Движения епископа вызывают колебания язычков пламени свечей, и неясные блики вдруг начинают бегать по скорбным лицам. Возможно, Всеволоду только так кажется, и нет никаких бликов. Но это вызывает в нем какое-то непонятное раздражение.