А во Владимиро-Суздальской земле имелось сразу же два града с этим названием. Один был заложен еще Юрием Владимировичем Долгоруким в 1154 году по рождеству Христову на реке Яхроме в честь рождения его сына Всеволода; второй — уже самим Всеволодом Юрьевичем, во святом крещении Дмитрием, ставшим в 1176 году владимиро-суздальским князем. Град Всеволода Юрьевича был построен в верховьях Оки-реки, недалече от верховий Свапы. Только обширное Самодуровское озеро, заросшее по болотистым берегам кустарниками, мхами да осокой, и разделяло верховья этих рек.
Поэтому, чтобы не путать свой град с иными, покумекав малость и посоветовавшись с боярами-думцами, курский и трубчевский князь дал новому граду двойное имя — Дмитрия и Ольги. И стал град называться Дмитриевом Ольговским.
«И от кого же так хан Роман оберегается?» — задал себе вопрос князь-полонянин, оценив воинскую продуманность устройства стана, в котором между тем шла своя размеренная изо дня в день жизнь.
На полуполете стрелы друг от друга стояли курени — восьмиугольные строения, четко делившиеся на мужскую и женскую половину рода, обитавшего в них. Между ними дымились открытые костры, на которых в больших котлах варилось мясо барашков и кусочки тонко раскатанного теста, которые затем будут вынуты, разложены в деревянные миски, густо сдобрены чесноком и политы кислым молоком, чтобы стать первым лакомством степняков.
В небольших, сложенных из глины печках, укрытых сверху, по-видимому, от дождей, легкими навесами из жердей и речного тростника, выпекались кислые лепешки и хлеба, а еще пироги с сыром и разными съедобными травами. Тут же на небольших жерновках перетирали в муку зерно.
Всем этим занимались половецкие бабы и юницы, ловко снующие в своих длинных, почти до земли, одеждах, под которыми носили еще и шальвары — что-то подобное мужским портам, только со штанинами, связанными бечевкой у щиколоток.
Половчанки, как и их русские товарки, прикрывая власа, носили платы пестрой окраски, надвинутые на самые брови и туго завязанные под подбородком. Зато юницы сплошь и рядом бегали простоволосы, подставляя степному ветру-шалуну десятки тонких косичек, черными, русыми и рыжими змейками сбегавших им на плечики и гибкие спинки. А серебряные монисты, весело позванивая при беге, украшали головки и чумазые лики отроковиц, поблескивая тонкими цепочками на юных челах.
Временами то из одного края становища, то из другого доносились удары молота по железу — местные старцы-кузнецы, суетясь у перевозимых с места на место горнов и наковаленок, то ли справляли, то ли чинили оружие. (Не лемешки же плугов, на самом деле, ежели половцы от землицы, как черт от ладана нос воротят… Пахать да сеять испокон веков не приучены — живут только разбоем, отнимая все у своих соседей). Тут уж занимались одни мужчины, среди которых немало было пленных русичей, знавших толк не только в воинском деле, но и в кузнечном тоже. Хочешь, не хочешь, а куда денешься — неволя. Как говорится, «полетел бы вскачь, ан сиди да плачь».