Кое-где по берегу виднелись растянутые для просушки неводы — не брезговали степняки рыбкой, любили полакомиться, испекши на углях костра, предварительно покрыв рыбину слоем влажной глины. А вот ловить не любили — заставляли это делать пленных русичей.
Иногда в стан прибывали верховые, которые, переговорив со стариками, тут же под бесконечный грай воронья, густо усеявшего макушки высоких деревьев гнездами, разнотонное жужжание мух, слепней, оводов и прочей кровососущей нечисти, золотисто-изумрудными тучами кружащейся над крупами лошадей, удалялись в бескрайние просторы степи. Шел постоянный, не прекращающийся и на день, обмен сообщений.
Степь жила своей жизнью. Возможно, не очень похожей на жизнь русских людей в своих городах и весях, но все же жизнью, своей собственной, размеренной, выверенной веками и традициями. И, как везде, очень непростой.
«Так от кого же такое бережение?» — вновь мысленно задал себе вопрос Всеволод, тыльной стороной ладони утирая пот с чела и лика.
Солнце безжалостно палило день-деньской, и пот струился липкими солеными ручейками беспрестанно, привлекая вездесущее комарье, мух и прочую мошкару. Приходилось то и дело отмахиваться от зудящей и нудящей твари, а то и звонко хлопать по шее и щекам, превращая очередного кровопийцу в прах.
«Не от русских же дружин, право… По-видимому, как и мы друг от друга, так и хан Роман от своих завистливых соплеменников бережется, — тут же ответил он на собственный вопрос. — А еще от разбойников, промышляющих баранжой — угонами табунов и кражами скота, надо думать… — Князь почесал пятерней волосатую грудь, поправил сбившийся в сторонку крестик — подарок супруги. — И, вообще, все мы — и князья русские, и ханы половецкие — в чем-то схожи с крикливым вороньем, рассевшимся на деревьях и галдящим, а то и дерущимся так, что только перья летят, из-за лучших мест и гнездовий. Все кричат: «Мало!», все кричат: «Мое!». Разве не воронье?.. Воронье!»
И хотя Всеволод по справедливости оценил воинскую сметку хана Романа и его ближних бояр — беев, беков и узденей в умелом обустройстве стана, половецкая вежа ни в какое сравнение с русским градом или просто крупной весью не шла. Если, конечно, не считать бесчисленных куч всевозможного навоза: коровьих «лепех», конских «яблок», овечьих «орехов» — привлекающих мошкару ядреной вонью. Этого добра, что в половецких вежах, что в русских градах да весях, всегда было предостаточно. А вот кибиткам и юртам, сооруженным из жердей, войлока и шкур, а также шатрам знати, установленным в центре становища, недалеко от ханского шатра, обозначенного длинной жердью с бунчуком — лошадиным хвостом на верхушке — было далеко до рубленных из бревен и крытых тесом изб, не говоря уже о теремах.