Он вернулся к столу, и одновременно произошли две вещи рефлекторной природы. Он поцеловал меня в губы, и я заплакал.
Мне показалось, что за этим столиком кафе на Бауэри мне подали сконцентрированными предыдущие вечер и ночь — как бульонный кубик, брошенный в суп.
Бутылка и два бокала были уже на столе, и он касался моего лица бумажной салфеткой.
— Малыш, я вовсе не собирался этого делать, это чисто автоматически.
(Он решил, что я заплакал из-за его листеринового поцелуя, который я едва заметил.)
Он сидел, уйдя в себя, и пил итальянское вино, как будто гасил пожар в желудке — судя по скорости, с которой он себе наливал. Она немножко снизилась, только когда бутылка наполовину опустела. Затем его здоровый глаз снова остановился на мне, но блеска в нем уже не было, он был обращен внутрь.
— Вы встретились с винохлебом.
— Не редкость на Бауэри.
— После первого бокала я не могу отличить марочное вино от того пойла, что подают здесь, и даже красное от белого. Вы знаете, что человека, написавшего «The Shanghai Gesture», тоже оскорбили на Бауэри? То есть он создал роль матушки Годдэм для старой Флоренс Рид, и продюсерам это принесло состояние, но он умер в канаве на Бауэри куда более молодым, чем я. Вы знаете, кто это?
— Нет.
— Такова слава: я тоже не помню его фамилию, только имя — Джон. Как мелодрама, это было не Бог весть что, но в ней была пара прекрасных монологов, и в качестве прощального жеста я бы возобновил спектакль с Флоренс Рид в роли трансвестита.
— В юности, — продолжал он, — я был таким застенчивым, что с трудом говорил, а сейчас стал болтливым стариком, полным баек и анекдотов, которые выливаются из меня, когда вливается вино.
Я наполнил себе бокал, пока еще была возможность, и его единственный здоровый глаз еще глубже повернулся внутрь.
— Боюсь, вы меня больше не слушаете, — грустно заметил он.
— Боюсь, что да. Я вспоминал кое-что.
— Я спрашивал, любите ли вы стихи.
— Почему вы меня спрашивали?
— Потому что по вашему виду можно сказать, что любите.
Я решил использовать отвлекающую тактику.
— И как выглядят люди, любящие стихи?
— Если они любят лирику, у них бывают глаза, как у вас.
— А если они любят эпическую или интеллектуальную поэзию?
— Академическую, вы хотите сказать. Трудный вопрос. Возьмите, например, Уоллеса Стивенса[13]. Он был великим лирическим поэтом, и одновременно служащим страховой компании в Хартфорде, штат Коннектикут.
Мне показалось, что я преуспел в своей тактике, потому что на его лице появился отсутствующий взгляд, но потом я заметил, что он вынимает из внутреннего кармана мятый листок бумаги.