Когда дверь за ведущим захлопнулась, наваждение стало медленно спадать, и наконец герцог понял, что все еще сидит со связанными руками. Рууд грязно выругался, с трудом поднялся и, шатаясь, вышел вон из комнаты. Снаружи он чуть не врезался в лича, стоявшего у самой двери. Тот увернулся от ошалевшего вице-канцлера и, зайдя сзади, ловко разрезал путы. Рууд вскрикнул от боли и резко повернулся к личу с перекошенным лицом. Но холодное безразличие этих мертвых красных глаз заставило его совладать с собой.
— Где украшение и стаах? Что, не слышишь, скотина? — Он думал, что разозлит этого костяного великана, но тот и бровью не повел. Их у него не было. Рука лича скользнула на пояс, и он отвязал мешочек размером с человеческую голову и спокойно протянул Рууду.
— А украшение? — Вместо ответа из стальной перчатки лича показалась маленькая золотая стрекоза с россыпью зеленых камушков. Засунув ее себе в карман, вице-канцлер уже хотел идти, как сразу понял, что не знает, где находится. Лич тем временем двинулся дальше по коридору, будто забыв про него. Сыпя проклятиями, Рууд прошел следом. Костяной гигант свернул за угол и исчез. Рууд слышал лишь шаги, быстро удалявшиеся по уходящей вниз узкой лестнице. Приближавшееся пятно света подсказывало — путь этот вел на улицу. Осмотревшись, герцог понял, что находится во внутреннем дворе дома, стоящего напротив проклятого трактира «Собачья голова», где его ждали Венк, Йонсон и Фош.
«Опасно всякое промедление», — подумал герцог и попытался было пройти на крупную улицу, разделявшую здания. Однако это оказалось не самой легкой задачей. Солнце еще не взошло, и тени, падавшие со всех сторон выстроенного буквой «П» двухэтажного дома, делали внутренний двор глухим и темным. Кроме того, двор был завален обветшавшей, не пущенной в костер мебелью, какими-то бесколесными телегами, мусором и горами протухших объедков. Поперек протекала открытая сточная канава. Вице-канцлер сделал наугад пару шагов, запнулся и рухнул в грязь, чуть не потеряв собственный меч, который все это время путался у него под ногами. Только он начал подниматься, как носком сапога зацепил невидимое препятствие и обрушил огромную гору гнилых досок, битых глиняных черепков и протухших овощей, державшуюся на незаметной тонкой подпорке.
«Будь все проклято! Зачем он затащил меня сюда, в эту задницу мира, — ругался Эдгар. — Это все неспроста. Так быстро ушел и лича отозвал, издевка какая-то. Мне не нужны его тайны, но можно было обойтись без этого ушата дерьма на прощание…»
Ход его мыслей был прерван резким окриком по-фолийски: