Вин спросил у Деви разрешения выйти и поиграть с остальными в саду. Пожалуйста.
— Хорошо, но только не хвастаться, — предупредила Деви Джохар. Когда он ушел, Деви скромно скрестила ноги в лодыжках и сложила руки на коленях. — Мира, надеюсь, ты не обидишься на меня за эти слова, но твой Виш — он ведь еще не говорит. В этом возрасте в словаре Вина было около двух сотен слов, и он неплохо владел синтаксисом и грамматикой.
— И разве он не должен по меньшей мере ползать? — спросила Уша.
— Сколько ему, год и два? На вид ему немножко… меньше, — подхватила Киран.
Моя мать разразилась слезами. Сказались бессонные ночи и укачивания, и шиканья, подмывания, и писк, и хныканье, усталость, о да, усталость, но худшее из всего — это грудное вскармливание.
— Грудь? После года? — Уша пришла в ужас. — Я хочу сказать, я слышала, будто некоторые матери дают грудь годами, но ведь это в деревнях, или же мамочки, которые слишком любят своих сыновей.
— Соски у меня багровые, как шелковица! — плакала моя мать. — Видите ли, ему пятнадцать месяцев, но биологически не больше восьми.
Мне предстояло прожить в два раза дольше, но взрослел я вполовину медленнее. Младенчество было долгим, затянувшимся рассветом, детство — нескончаемым утром. Когда Шив пошел в школу, я только-только начинал ходить. К студенческому возрасту у меня все еще была физиология девятилетнего. Взрослость, зрелость, старость виделись мне столь далекими на великих просторах моего жизненного пути, что я не смог бы отличить насекомое от города. В те прекрасные дни я лишь вступал в свою жизнь, достаточно долгую, чтобы стать частью истории; как младенец я был для матери сущим кошмаром.
— Я знаю, что грудь — лучше всего, но, может, тебе стоит подумать о переходе на молочные смеси? — успокаивающе заметила Деви.
Видите, насколько я помню каждое слово? Еще один из двусмысленных даров доктора Рао. Я забываю лишь то, что сам решаю забыть. Я понимал каждое слово — к восемнадцати месяцам мой словарный запас был куда больше, чем у вашего драгоценного Вина, стервозная Деви. Но он был заперт внутри меня. Мой мозг формировал слова, но гортань, язык, губы и легкие не могли выговорить их. Я был узником в детском кресле-качалке, улыбающимся и размахивающим маленькими пухлыми кулачками.
Четверо, всего лишь четверо понимали меня, и они жили в пластиковой бабочке с мягкими обводами, подвешенной над моей колыбелью. Их звали Тикка-Тикка, Бадшанти, Пули и Нин. Это были ИИ, приставленные наблюдать за мной и занимать меня песнями и сказками и бесконечными узорами цветных огоньков, потому что сказки на ночь нянюшки Менакши моя мать полагала чересчур страшными для впечатлительного брахмана. Эти существа были еще глупее родителей, но благодаря их тесным взаимосвязям они не грешили никакими предрассудками за пределами запрограммированного уровня 0,2, так что я мог общаться с ними.