Он склоняется к Сюзанне, выпрастывает из рукава острый мачете, подхватывает оставшуюся грудь за сосок и точным движением отсекает ее у самого основания.
Я всего в нескольких метрах от них, но течение швыряет меня грудью на скалу в виде черепа, у меня перехватывает дыхание. Стоит шевельнуться, бурные волны унесут меня на каменные уступы, и я разобьюсь.
В тот момент, когда водяной смерч обрушивается на деревья, срывая с них листву, человек разражается хохотом. Он толкает Сюзанну ногой, и изувеченное тело моей жены по прибрежному склону скатывается к воде, река подхватывает его и бьет о скалы. Сюзанна приближается, глотая грязь и кровь, которые тут же выливаются обратно, идет ко дну и вновь возникает передо мной…
Я протягиваю к ней руку, ее ногти обдирают мне кожу. Захлебываясь, она цепляется за меня, но разъяренная Марони вырывает ее, в опьянении злобой увлекает за собой и швыряет в пучину водоворотов.
Человек все хохочет. Как ему удается смеяться без лица? Откуда исходят звуки? Его голос обжигает меня.
Я перестаю держаться за скалу и позволяю бушующим волнам отнести меня в объятия моей Сюзанны…
* * *
Будильник звенел уже около четверти часа, когда я наконец выплыл из своего сна в луже пота, с лязгающими от ужаса зубами. Мне было нестерпимо горько, и я понимал, что добавил к обширной коллекции моих кошмаров еще один, самый страшный.
Обычно, даже в глубоком сне, я был способен услышать муху, уловить близкое дыхание Сюзанны в моих объятиях. Пятнадцать минут под пронзительный звон будильника я бредил и ничего не слышал… Неужели кошмар до такой степени завладел мною? Странно, но я помнил каждую деталь, будто эта сцена только что произошла у меня на глазах… Я еще ощущал отвратительные испарения реки, этот теплый дождь, различал эти черные облака в форме животных. Видел струи воды из ноздрей каймана, чувствовал на губах вкус крови Сюзанны… Все… все казалось таким реальным!
Я взглянул на Куколку, утонувшую в смеси воды и масла. И для нее тоже ночь оказалась тяжелой. Видя ее в таком состоянии, я чувствовал себя виноватым, был подавлен. Ее безжизненный металл был окружен теплой аурой, она трогала мое сердце, каким-то необъяснимым образом приближала меня к Сюзанне. Я пообещал себе, что вечером попробую починить паровозик.
За кофе я пробежал глазами список студентов медицинского факультета 1994–1996 годов.
Как я и предполагал, их имена ничего мне не говорили.
Наскоро просмотрев в компьютере касающееся расшифрованных фотографий сообщение от инженера из Экюлли, я направился в ванную. Там валялась груда белья. Сорочки, которые я не успел погладить; свисающие с бортика ванны языки галстуков; мятые, а то и рваные брюки. Я перенес все барахло в нашу спальню и, прежде чем заняться своим туалетом, прибрал в душевой… Фамилии студентов крутились у меня в голове, как бесконечная кассета… Мальчики, девочки, французы или иностранцы, разлетевшиеся во все концы света…