Именно тогда, после восемьдесят девятого, Пасха сделалась вдруг национальным праздником, слегка потеснив Первомай, люди стали говорить друг другу «Христос воскресе!», власть уже не старалась удержать молодежь от крестного хода ночными эстрадными программами по телевизору, а сами высокие чиновники начали заполнять церкви и неуверенно читать «Отче наш».
Официальная идеология трещала по швам, осточертев к тому моменту всем без исключения, а природа, как известно, не терпит пустоты.
Кладбищенское начальство всем раздало замызганные красные повязки с надписью «Дежурный», наверняка украденные из какой-нибудь воинской части. Даже меня заставили надеть, хоть я и негр. Мы с Серегой стояли, покуривали, греясь на солнышке, периодически в нашу будку заваливался кто-нибудь из коллег, чтобы там культурно бухнуть.
Клиенты подходили с каждой минутой все чаще. И поодиночке, и группами. Все пихали нам деньги. Некоторые вообще просто так. Серьезные заказы Серега записывал на листочки и куда-то их прятал. Бутылки вообще несли не переставая. Как пояснил Серега, прошлогодние клиенты в благодарность за работу. Еще утро, а у нас водки — магазин можно открывать, сотни крашеных яиц, курица в фольге, десяток куличей и прорва всякой другой закуски.
Между прочим, на кладбище особая культура потребления алкоголя. Нет, тут, конечно, не умеют правильно декантировать «Шато Марго», не понимают разницу между аперитивом и дижестивом и ничего не скажут про оптимальную температуру подачи шабли к устрицам. Зато любой сотрудник кладбища может спокойно зайти к коллегам, например, гранитчик в слесарку или землекоп к граверам, и если у них там стоит пузырь водки, то он безо всякого стеснения вправе накатить стакан, и никто ему не скажет, что без приглашения это делать неприлично. Более того, если кто-то вдруг начнет спрашивать разрешения, значит, этот человек — лох педальный, фраер ушастый, муфлон рогатый, другими словами, чайник. Сегодня ты пришел к людям, завтра — люди к тебе.
К Пасхе я уже перезнакомился с большинством штатных сотрудников. Разумеется, поначалу они относились ко мне не без некоторого снобизма, как и должны белые эксплуататоры относиться к негру, но после того, как я одного из них вылечил от застарелой гонореи, мой статус значительно повысился и всякая дискриминация прекратилась. Со мной часто приходили советоваться по поводу здоровья, и собственного, и домочадцев, если таковые имелись. Многие кладбищенские были холостяками либо разведенными.
И только одно мое качество не устраивало народ. Я не пил. Совершенно не проявлял интерес к этому увлекательному занятию. Решив для себя, что уж коли я подрабатываю в таком месте, то эти деньги нужно не пропивать, а пускать на благо семьи. Но это не могло не настораживать коллег. Меня пытались подбить и так и эдак. Предлагали хлопнуть за знакомство. Я улыбался, но отказывался. Соблазняли дернуть с устатка. Я говорил, что не устал. За то, чтобы хрен стоял и деньги были. Я смеялся, но не поддавался даже на такое.