В одну из ночей мне наносит визит призрак, которого я долго не могу узнать. Во сне я подбрасываю мяч, и лишь когда гость строго приказывает стоять неподвижно, как столб, я узнаю голос Харрингтона Кэнона. Он садится за английский стол в своем антикварном магазине и ворчливо напоминает, что теперь это мой магазин и что каждый вечер я укладываю свои кости на покой в его доме на Трэдд-стрит. Он спрашивает, почему я больше не даю званых обедов, чтобы продемонстрировать превосходный фарфор и старинное серебро, которые он оставил мне.
— Красотой нужно наслаждаться, тогда она оживает, — говорит он. — Это касается не только неодушевленных предметов. К одушевленным существам это тоже относится. Хотя я всегда предпочитал все неодушевленное.
Мистер Кэнон говорит брюзгливо, медленно, сетует на недостатки молодого поколения, на вопиющее отсутствие у молодежи хороших манер и культуры. Он сообщает: мы настолько безголовые и безвольные, что он рассматривает свою смерть как избавление от мира, который стал просто невыносим для него.
Я смеюсь над мистером Кэноном. Собственного смеха я не слышал давным-давно.
Я начинаю с нетерпением ждать наступления ночи с ее ритуалом, той минуты, когда медсестра принесет пригоршню таблеток и я смогу наконец, закрыв глаза, следить за тем, как слетаются тысячи образов на золотистый экран моих смеженных век. Сон превращается для меня во дворец наслаждений, в блистательный карнавал, где тигры прыгают сквозь горящие кольца, слоны маршируют стройными рядами, а над головой рассыпаются фейерверки. Я сделал открытие: человек может спать, чтобы пробудиться, я никогда этого не знал.
Из пещеры, скрытой за водопадом, выходит Старла. Она берет меня за руку и ведет вниз по горной тропинке в виноградник, где кормит меня спелым мускатом, потом погружает руки в пчелиный улей и вынимает, по ним стекает лавровый мед. Я прошу у Старлы прощения за то, что виноват перед ней как муж и как мужчина, но она зажимает мне рот ладонью в каплях лаврового меда. Она ведет меня к глубокому пруду под водопадом, вода в нем на поверхности белая от пены, словно платье невесты, а в глубине темная, словно безлунная ночь вокруг нас. Мы раздеваемся, молча обнимаемся и погружаемся в воду, где постепенно водовороты разводят нас на такое расстояние, что мы чувствуем себя друг с другом легко и свободно, чего никогда не бывало наяву.
Но из всех ночных гостей больше всего я рад Шебе По, блистательной и прекрасной настолько, что дыхание перехватывает, восемнадцатилетней Шебе По, которая с блеском появляется в моем сне. Она возникает, словно огненный шар, в сиянии и под звуки фанфар, счастливая и беззаботная. В последний раз я видел ее, когда она превратилась в растерзанное тело и лежала у ног своей окровавленной матери. Сейчас Шеба подходит ко мне с возгласом: «Пять минут!» Никто не знает законы зрелища лучше Шебы По.