В День Блума Чэд и Молли в своем особняке на Ист-Бэй-стрит устраивают прием по случаю проводов Тревора По. Мы с Найлзом, Айком и Чэдом жарим поросенка на вертеле и вспоминаем свою жизнь. Воспоминания захватывают нас и делают узниками прошлого. В гавани начинается прилив, он достигает апогея, когда мы произносим тосты в честь Тревора, прощаясь с ним. Это его последний день в Чарлстоне. Знаменательно, что наше прощание совпадает с высоким приливом. Вообще есть что-то правильное в приливах, благодаря им каждый житель здешних мест нутром понимает, что в жизни бывает время максимальной полноты, подведения итогов и завершения. Чэд дразнит нас тем, что мы носим наши цитадельские перстни, а мы его — тем, что он не носит свой принстонский. Поднимается ветер, но наши узы нерасторжимы, они прошли проверку временем, водой и даже ураганом. Чэд меня сильно удивил: когда я лежал в больнице, он каждый день навещал меня.
После ужина мы поднимаемся на балкон третьего этажа и смотрим, как солнце окутывает гавань золотым ореолом, делая ее похожей на чашу для причастия. Воды спокойны, почти недвижны. Айк обнимает Бетти, Молли прижимается к Чэду, Найлз притягивает Фрейзер к себе.
Следующим утром Тревор улетает в Сан-Франциско, его будущее неопределенно. Впрочем, как и мое, как и будущее детей, которые играют во дворе. Нас коснулись ярость урагана и гнев безжалостного, неумолимого Бога. Но такова участь человека, который рождается нагим, беззащитным и уязвимым в хрупкой, смертной оболочке плоти. Над землей царит беспредельный Млечный Путь, под землей властвуют безглазые черви. Я со своими лучшими друзьями замираю в благоговейном трепете перед красотой Юга.
Позже, перед самым закатом, Тревор вскрикивает, указывая в сторону реки Купер. Стая дельфинов плывет в кильватере сухогруза. Лучи солнца выхватывают их тела, превращая в бронзовые изваяния. У прибрежных жителей дельфины всегда считались символом возрождения и жизни, неотделимой от магии. Мы приветствуем их, пока они не скрываются из вида. Они следуют вдоль глубокого каната, затем сворачивают к Атлантическому океану, в сторону Гольфстрима. Один дельфин отделяется от стаи и направляется к нам, он подплывает так близко к дамбе, что слышно его дыхание.
Сначала эта мысль приходит в голову Тревору. Он и высказывает ее вслух, прощаясь с Чарлстоном наиболее подобающим образом: «Это Шеба».
Но по мере того как слово растворяется в воздухе, спасительный юмор, который скрепляет гранитный фундамент нашей дружбы, заявляет о себе. Тревор сам разбивает пафос, которым заразил нас.