Обычно я останавливался поговорить с Генри, но в тот день он занимался с клиентом, а я опаздывал на сеанс к своему мозговеду Жаклин Криддл. Она была помешана на пунктуальности, как часовщик, поэтому возле антикварного магазина я перешел на трусцу. Взлетев по шатким ступеням на второй этаж, я вошел в прохладное помещение с кондиционером, которое являлось оазисом хорошего вкуса и покоя в самом центре города. Из проигрывателя звучал ситар.[28] Впервые порог этого кабинета я переступил, совершенно истерзанный разбирательством моего дела в суде для несовершеннолетних. Потребовался год, чтобы я смог оценить по достоинству атмосферу этой комнаты, где было покойно, как в лесу, пахло гиацинтами и папоротником. Со временем я воздал должное также мастерству, с которым доктор Криддл пыталась починить мою поломанную жизнь, проявляя при этом необычайную деликатность.
Над кабинетом беззвучно загорелась зеленая лампочка. Я вошел и прямиком направился к кожаному стулу, на котором обычно сидел лицом к доктору.
— Добрый день, доктор Криддл!
— Добрый день, Лео.
Я был тинейджером с большими психологическими проблемами, не умел общаться, при встрече с людьми у меня от застенчивости потели уши и ладони, а все женщины старше тридцати казались мне старухами в климаксе, стоящими на пороге могилы. Это не помешало мне заметить, что доктор Жаклин Криддл крайне привлекательная женщина с отличной фигурой и стройными ножками.
— Как дела, мистер Лео Кинг? — Она просматривала какие-то записи в моей истории болезни.
— Великолепно, доктор Криддл! — подумав, ответил я.
Она удивленно посмотрела на меня.
— За все время нашего знакомства я ни разу не слышала от тебя такого ответа. Что случилось, Лео?
— По-моему, у меня выдалась хорошая неделя. По-настоящему хорошая.
— Вот как. Успокойся. Попридержи лошадей. У тебя вид, как у пьяного.
— Мне так хорошо… — Я помолчал. — Я даже начал немного любить мать.
— Уж не галлюцинация ли это? — рассмеялась доктор.
— Я заметил, что стал ее жалеть. Я причинил родителям столько огорчений. А вы знаете, что моя мать была монахиней?
— Да. Знаю.
— Почему вы мне не говорили об этом?
— Не было повода, Лео. Ты не спрашивал.
— А я только что узнал. Почему она сама мне ничего не рассказывала?
— Наверное, боялась ухудшить твое состояние.
— Понятно. Но мое состояние и так было хуже некуда.
— Да, пожалуй. С тех пор ты прошел большой путь. В суде по делам несовершеннолетних очень довольны тобой.
— Слышала бы мать! Бальзам ей на душу, — рассмеялся я.
— Она очень гордится твоими результатами. Ты выполняешь все предписания суда. И многое сверх того.