— Да, а на следующий день директор исключил тебя из школы, лишив возможности получить католическое образование, о чем всегда мечтали твои родители.
— Директором Епископальной ирландской школы была ты. Ты меня исключила.
— Я соблюдала правила. В тот же день я подала заявление об уходе. Так же поступил твой отец. Мы оба пожертвовали собой, чтобы поддержать тебя. А ты предал нас, отказавшись назвать в полиции имя ученика, который подсунул тебе кокаин.
— Прости, я не мог иначе.
— Если бы ты назвал его, тебе ничего не было бы.
— Выдавать его было бы нечестно, — повторил я в сотый раз.
— А когда старший подсовывает наркотик новичку — это честно?
— Нет, это было нечестно с его стороны.
— Наконец-то ты признал это — спустя три года.
— Ему не следовало так поступать со мной, — согласился я. — Теперь я это понимаю. Я стал старше и по-другому смотрю на вещи.
— Ничего подобного не должно было случиться. — Она повысила голос. — Ты понятия не имел о наркотиках. Ты был чистым, неопытным. Тебя подло использовал старший. Во всем виновато твое упрямство, твое непробиваемое упрямство. Упрямство, которое ты унаследовал от меня. Да, черт возьми, от меня.
— Какие кощунственные выражения, сестра Норберта. — Я жалел мать и шуткой хотел немного ее успокоить.
— Что ж, перейдем к другой малоприятной теме. Сестра Схоластика пожаловалась, что ты нагрубил ей по телефону.
— Ничего подобного. Она меня ошарашила. Сказала, что хочет поговорить с сестрой Норбертой. Я не знал, что это твой псевдоним.
— Ей не понравилась твоя интонация. Она уловила в ней нотки сарказма.
— Я был предельно вежлив с ней, — возразил я. — Сначала я вообще подумал, что она ошиблась номером.
— Я всегда говорю своим знакомым монахиням, которые остались в ордене, что воспитываю тебя в духе феминизма и равенства полов. — По ее голосу слышно было, что она гордится собой.
— Я, наверное, единственный мальчик в мире, который знает, как пользоваться швейной машинкой «Зингер». Ты, вне всяких сомнений, хотела дочь.
— Меня оскорбляют такие предположения. Я научила тебя полезным навыкам, которым учили меня во время послушничества. Я ненавидела все это, но в жизни это пригодится.
— Да, вся футбольная команда ржала, когда узнала, что я сшил тебе платье. — Даже при воспоминании об этом мне стало дурно.
— Ты сшил мне платье на День матери[35] во втором классе. Ты не представляешь, как я была тронута. До сих пор это мое любимое платье.
— Хорошо, мать, я сошью тебе еще одно. Для моего выпускного.
Не обращая внимания на меня, она наклонилась к своему портфелю из телячьей кожи и достала фотографию в рамке. Поставила ее на стол передо мной и сказала: