— Евстигнеев двух гитлеровцев привел. Солдата и офицера.
— Где он их взял? — спросил комбат.
— Да на чердаке прятались. Евстигнеев тут к одной тетке зашел воды попить, а та ему и говорит: «Чевой-то у меня под крышей все время шебаршит. Боюсь, залез кто…» Евстигнеев прислушался: точно, шебаршит. Говорит тетке: «Может, куры или кошка?» — «Да курей всех давно фашисты проклятые пожрали, а кошек перестреляли. Хату вон только не успели спалить…» — Парамонов рассказывал живо, даже артистически, изображая и перепуганную тетку, и спокойного, невозмутимого политрука своей роты. — Ну, тогда Евстигнеев выхватил пистолет — и на чердак. Кричит: «Хенде хох!» И что вы думаете? Через минуту вылезли два голубчика. Трясутся — то ли от страха, то ли от холода.
— Где пленные? — спросил я у Парамонова.
— Да у Евстигнеева. Он там с экипажами политбеседу проводит, а они у него вроде наглядного пособия стоят, — засмеялся командир роты.
— Пойдем, Григорий Ефимович, послушаем политбеседу, а заодно и посмотрим, что там за птицы такие попались, — предложил я Пелевину.
Тот отказался, буркнув в ответ:
— А что их разглядывать? Они мне и так осточертели. Отправьте в штаб бригады, пусть там разбираются.
Но я все же пошел в роту Парамонова. Еще издали увидел около командирской машины тесно сгрудившихся танкистов. Из середины доносился голос политрука роты А. И. Евстигнеева:
— Вот вам наглядный пример, товарищи бойцы, как Гитлер заботится о своих вояках. На дворе тридцать градусов мороза, а немецкий солдат в тонкой, дырявой шинелишке и сапогах, обвязанных соломой.
— Нехай не лезет, куда не треба. А то аж под самую Москву приперся. Ждали его тут, бисова выродка! — выкрикнул молодой танкист.
— Я с вами, товарищ Одарюк, совершенно согласен, — продолжал Евстигнеев. — Нечего им было совать свое свиное рыло в наш советский огород. Но я хочу сказать еще и вот о чем. Сравните, как одеты мы и как они. У нас ватники, полушубки, валенки, теплые шапки. Все это нам дал наш народ, чтобы мы еще крепче били врага и скорее выгнали его с советской земли. Наши люди, можно сказать, от себя последнее отрывают и дают нам. Они любят свою Красную Армию, видят в нас избавителей от всех бед, причиненных фашистами. А эти — бандиты с большой дороги, о них даже и позаботиться некому. Гитлер пообещал им в Москве теплые квартиры, а мы свою столицу взяли да и не отдали.
— Ихние квартиры вон на том погосте, — мрачно бросил кто-то.
Заметив меня, танкисты расступились, и перед моим взглядом предстала такая картина: стоят два гитлеровца — один солдат, другой обер-лейтенант, головы у них замотаны женскими платками, из платков торчат синие от холода носы, на сапогах у солдата намотан толстый слой соломы. У офицера сапоги, видимо, потеплее, но все равно мороз донимает, потому что обер-лейтенант то и дело колотит ногой об ногу. Шинели у обоих мятые, коробом топорщатся. Наверное, уже нечего было отобрать у крестьян и надеть поверх их. Солдат приплясывает на месте, затравленно поглядывает на танкистов. Офицер смотрит поверх голов отрешенным взглядом.