К эвакуации столицы британские военные власти готовились не менее тщательно, чем к овладению ею. Из остававшихся там семи полных полков и других частей, артиллерийских батарей и саперов были сформированы три бригады, сведенные в дивизию. С ними было 30 тысяч человек лагерной прислуги и всяких маркитантов, торговцев, перекупщиков, посредников, ростовщиков, маклеров, а также обоз из 10 тысяч вьючных животных.
Долгожданный уход инглизи из Кабула… Мог ли эмир пропустить этот волнующий момент?
Наступила среда 11 августа. Было раннее утро, и солнце еще лишь готовилось заглянуть в гигантскую горную чашу, на дне которой раскинулась столица Афганистана. Тем не менее все три бригады были построены на плацу: накануне вечером им зачитали приказ, который гласил, что эмир Абдуррахман-хан приедет с войсками для прощального свидания с генерал-лейтенантом сэром Дональдом Стюартом.
Эта весть дошла и до города. Несмотря на ранний час, оттуда — верхом и пешком — до Шерпурского укрепленного лагеря добрались несколько сот любопытных. Они растянулись вдоль дороги на четверть мили от западного вала лагеря англичан. У ворот были поставлены рядом две палатки.
В 6 часов 45 минут наблюдатели заметили большую конную группу, приближавшуюся к Шерпуру. Всадник, ехавший впереди, был в военной форме (такой же, как в Ак-Сарае, отметил Гриффин), но зонтик, который он держал над головой, придавал ему вполне мирный вид. Это был эмир. Он спустился с холмов и оказался на дороге, ведущей к лагерным воротам. За ним следовали четыреста вооруженных кавалеристов и пехотинцев.
Свидание носило неофициальный характер: никаких салютов, никаких почетных караулов. Вот эмир и генерал подъехали друг к другу, обменялись рукопожатием, спешились и, окруженные свитой, вошли в одну из палаток. Там они сели на приготовленные для них стулья; остальные участники церемонии стояли.
Время англичан в Кабуле истекало, но британский военачальник — пока еще на правах «хозяина» — учтиво осведомился о здоровье эмира.
— Не овладела ли усталость вашим высочеством? Ведь вам сегодня пришлось проделать большой путь.
Переводил Гриффин. Он был явно не в форме: переспрашивал, уточнял, искажал смысл персидских слов. Абдуррахман-хан с тоской смотрел на его муки, старался отвечать попроще, односложно, мучительно вдумывался в то, что ему говорили, и, чувствовалось, что он готов в любой момент прервать эту нескладывающуюся беседу. Положение спас востоковед Каннингхем, знаток фарси. Он легко перевел эмиру высказанные Стюартом пожелания долгого и счастливого царствования и развития дружбы с Британской империей.