Сталин также на первых порах пытался отделить Марра от марристов.
Сейчас создается впечатление, что отношение Сталина к яфетической теории и к Марру изменилось чуть ли не в одночасье в конце 1949 года, то есть именно тогда, когда он начал знакомиться с запиской Чарквиани и приложенными к ней работами лингвиста Чикобавы. Внимательно, с карандашом в руке Сталин изучил только одну из работ Чикобавы, а именно машинописную заметку объемом в половину авторского листа: «Стадиальная классификация языков акад. Н. Марра». Остальные работы Чикобавы, приложенные к записке, Сталин, скорее всего, лишь бегло просмотрел и видимых следов своего интереса к ним не оставил.
Статья Чикобавы в целом повторяет основные положения и аргументы записки Чарквиани, но она более наглядно позволяет проследить процесс освоения Сталиным специфической научной проблемы и политической ситуации, которой она была чревата. Автор записки сосредоточился на двух основных положениях, на которых, по его мнению, покоится вся теория палеонтологического метода Марра: единство глоттогонического (языкотворческого) процесса и стадиальная модель развития языков мира. Суть палеонтологического метода он свел все к тому же четырехэлементному анализу. «Благодаря элементному анализу, – писал Чикобава, – акад. Н. Марр утверждает, что “Яфет”, “Карапет”, “Прометей” лингвистически одно и то же» {317} . Случайно или нет, но автор употребил настоящее время так, как будто Марр все еще живой противник, и, что особенно примечательно, сразу же указал Сталину на объединенных Марром три «сомнительных» к тому времени для вождя народа: евреев, армян, греков. Для пущей убедительности Чикобава добавил турок, еще один «сомнительный» со времен Второй мировой войны народ. Он подчеркнул: Марр считал, что турки родственны лидийцам, эламцам, шумерам, халдейцам, хеттам и что они «находятся в числе древнейших создателей европейской цивилизации». Нужно иметь в виду, что у Марра был совершенно особенный взгляд на связь языка и его носителя. Вопреки бытовавшему мнению о том, что народ, породивший язык, распространяясь по земле, несет его с собой, Марр утверждал нечто прямо противоположное: этносы редко меняют свою среду обитания, но зато, согласно стадиальной теории, скачкообразно переходят от одной стадии языка к другой. Иначе говоря, этносы меняют свои языки, перевоплощая старые лингвистические формы в новые. Здесь у Марра вполне очевидна аналогия с революционным переходом от одной общественно-экономической формации к другой. Точно так же, как одну и ту же экономическую формацию могут переживать разные народы и культуры, в одну и ту же историческую эпоху, так и язык народа или целых групп различных по происхождению народов может решительным скачком изменяться благодаря заимствованию, насилию, но чаще благодаря внутреннему развитию очередной стадии языка. Отсюда, в частности, у него получилось, что турки, являясь, с его точки зрения, плодом смешения пришлых с потомками древнейших автохтонных переднеазиатских племен, «скачкообразно» перешли на новый глоттогонический этап, который представлен тюркскими языками. С точки зрения здравого смысла принять этот тезис Марра не просто. Но, как известно, человеческий мир настолько разнообразен, что и мы без труда можем найти, правда в других регионах, немало подобных скачкообразных переходов. Например, «забвение» частью североамериканских или латиноамериканских индейцев своих племенных языков и переход ими на языки иной «формации»: английский, испанский, португальский, французский. Современные мексиканцы, например, – это и не этнические испанцы и не ацтеки, а именно мексиканцы. То же самое происходит на наших глазах с европейским, азиатским и африканским пришлым населением и их потомками в США, Канаде и других государствах Американского континента. Послевоенная Европа и постперестроечная Россия также оказались втянутыми в этот процесс. Или, например, метаморфозы с языками этнических евреев последних двух тысячелетий в различных частях света, и исторически одномоментное воскрешение в государстве Израиль обновленного библейского иврита, считавшегося мертвым языком.