– А теперь расскажи мне про Нью-Йорк.
Она подробно описала операцию, начиная Марком Серра и заканчивая Александером. Бойд слушал молча. К тому моменту, когда Петра закончила свой рассказ, прошло полчаса.
– Ты не можешь просто взять и исчезнуть, Стефани.
– Почему нет? Мир велик.
– Ты знаешь почему. Твой брат, его семья…
– Неужели Александер пошел бы на это?
– Я не удивился бы.
– Господи, что же делать? – пробормотала Петра, уткнувшись лицом в ладони.
– Ты не первая, кто оказался в таком положении.
– Мне от этого не легче.
– Это и не требуется. Я лишь говорю, что ты не одна такая. То, что тебе не хватило духа, вполне естественно. В тех обстоятельствах это был верный шаг. Это показывает, что ты – человек.
– Мне казалось, от меня требовалось подавить его в себе.
– Неправда. Но на твоем месте я бы не стал расценивать это как неудачу.
Петра нахмурилась:
– Ты на чьей стороне?
* * *
Они сидели в «Лендровере» Бойда на дороге между Дарнессом и Лексфордским мостом. Был ранний вечер, незадолго до наступления сумерек. Петра смотрела в окно на ржавчину и свинец окружающих горных вершин и ущелий.
– Моим родителям здесь понравилось бы.
Бойд скептически хмыкнул.
– Как прикажешь это понимать? – сердито спросила она.
– Так, что им здесь понравилось бы, но только неделю-другую в год. Это то, что люди обычно имеют в виду, когда говорят такое.
Петра разозлилась:
– Откуда ты знаешь?
– Потому что провести здесь неделю и жить все пятьдесят две недели в году – это не одно и то же.
– Ты сам пришел к такому выводу?
– Я слышал это тысячу раз.
– Но ты никогда не встречал моих родителей. Говорю тебе, они могли бы жить здесь круглый год, и никаких проблем. Лишь они одни, природа и погода. Идеальный вариант.
Последовала пауза, а затем Бойд улыбнулся. Улыбка эта была ему совсем не к лицу.
– Это то, что мы чувствовали.
– Мы?
– Рейчел и я.
– Твоя жена?
Он кивнул.
– Это был наш с ней вид эгоизма. Нам было наплевать на остальной мир. Мы никогда не хотели быть его частью. Нам было хорошо вдвоем.
– А теперь?
– Что теперь?
– Теперь, когда ее не стало.
Бойд с минуту подумал, затем пожал плечами:
– Теперь это не имеет значения. Ничто уже не имеет значения. – Внезапно он как будто забыл про ее присутствие в машине. – Когда Рейчел умерла, лучшая часть меня умерла вместе с ней. Мне никогда ее не вернуть. Я и не хочу. Просто остаюсь здесь – там, где мы были счастливы, – и этого для меня достаточно.
Его боль откликнулась болью в ее груди. Слышать, как Бойд изливает душу, было выше ее сил. Казалось, исповедь лишь усиливала боль утраты, а не облегчала ее. Затем, столь же быстро, как и возникла, эта откровенность исчезла.