— От выхода тянет или к выходу тянет? Не помню. Как там у Загоскина? Или у Дюма?
Примерно через час метаний прапорщика по пещере и на предпоследней лучине раздался его торжествующий клич:
— Ага!
Еще через несколько минут довольная перемазанная физиономия Иванцова появилась перед Василием Андреевичем, прапорщик притащил старый недогоревший факел, пахнущий смолой. Факел разгорался долго, но потом весело запылал, осветив гораздо большее пространство.
— Василий Андреевич, вы не помните, куда огонь должен указывать, ежели выход есть из подземелья, — к выходу или от выхода?
— К выходу.
— Тогда я пошел искать выход. В каждом подземелье должен быть выход!
И ушел, оставив штабс-капитана во тьме. Прошло довольно много времени, пока он вернулся.
— Точно ничего не могу сказать, но, кажется, огонь тянет в один из боковых ходов. Тут их немного, но трудно с таким светом распознать. Попробуем?
Они буквально ввинтились в один из узких лазов, и где-то через пару часов продирания сквозь это игольное ушко прапорщик, ползший впереди, воскликнул:
— Звезды, Василий Андреевич! Спасены!
Отдышались, покурили, посмотрели на звезды. Кассиопея плыла прямо над ними.
«Все, — подумал Василий Андреевич, — кончилась полоса невезения, я все-таки смог сделать то, что хотел». Вот она, счастливая концовка романа: никаких войн, никаких армий, никаких революций, совдепов, временных правительств, убийств и смертей, муштры и окопных вшей. Только Варенька да он, Франция и их любовь, любовь до гробовой доски. Ах, опять эта гробовая доска! Он будет жить долго, потому что он любит. С этими мыслями штабс-капитан Круглов мирно заснул под пихтами у щели в земле. Измотанный приключениями Иванцов уже давно храпел рядом.
Наутро с бурчащими от голода животами начали вытаскивать мешки. Пробираться с грузом через лаз было почти невозможно, но к вечеру они вытащили мешков семь. На следующий день еще десяток и ящик, потому как деньги есть деньги, а слитки сбыть сложнее будет. Так рассудил Василий Андреевич. Выдохлись совсем. Упрятали вытащенное добро саженях в десяти от расщелины в корнях громадной ели, поваленной грозой.
Решили возвращаться в Пермь за помощью. Умылись в речке, пришли на станцию, в тупик — а нет паровозика, укатил дедок-машинист, не дождался. Подозрений дабы не наводить, ушли подальше, в деревню. Там за сто рублей купили две подводы со старыми лошаденками, трудившимися в юности в шахтах, потому подслеповатыми и едва передвигающими ноги. Других не было: сенокос в деревне, страда. Выпили парного молока, порешив к вечеру следующего дня грузить ценности и убираться из этих мест восвояси.