— Вот голоса вроде слышу.
— Там они, где мы мешки спрятали. Коней стреножим и ползком туда, Иванцов!
Когда доползли, увидели двух начальников, тех, что на поезде с золотом ехали.
— Иванцов, вы держите их на мушке, не высовывайтесь. Если что, ваш — чернобородый, мой — во френче, молодой.
Иванцов кивнул, прищурив глаз, направил ствол нагана на чернобородого. Василий Андреевич ползком пробрался с другой стороны и медленно встал, вытянув руку с револьвером.
— Господа, поднимите руки, не дергайтесь.
Двое обернулись, потянувшись к оружию. Штабс-капитан щелкнул курком. Руки комиссаров поднялись вверх.
— Вам что надо? Кто вы такие? — спросил молодой. Чернобородый молчал, только грозно двигал бровями.
— Мы пришли за золотом. Отдайте его, и мы уйдем.
Комиссар кинул мешок, который глухо звякнул.
— Остальное давайте!
— У нас нет больше ничего.
Послышался шорох, прапорщик Иванцов с револьвером вылез из кустов.
— Василий Андреевич, наше золото тут, на месте, они не нашли!
— Иванцов, я же велел вам сидеть и не высовываться.
Раздался щелчок взводимого курка гранаты, которая уже появилась в руке чернобородого:
— Все, контра, хана вам. Щас отпущу!
Все замерли. Штабс-капитан прикидывал в уме, стоит ли стрелять. Расстояние мало, а на гранате виднелась сетчатая осколочная рубашка. Не уйти. Ствол револьвера Иванцова выписывал круги, сам прапорщик был на грани обморока.
«Вот и все», — подумал Василий Андреевич, но тут заговорил молодой:
— Я комиссар Лукин, уполномоченный Уралсовета. Мы тоже здесь за этим, — Лукин кивнул на мешок со слитками, лежащий у ног штабс-капитана, — больше нам ничего не надо. Давайте договариваться, иначе умрем все.
Василий Андреевич умирать категорически не хотел. Так близко счастье, любимая Варенька, Париж, мокрые мостовые, набережные Сены, знакомые, правда, только по картинкам из энциклопедии да по романам Дюма, и нет ничего этого грязного и страшного, этого ненастоящего, придуманного каким-то неумным писателем! Жить!
— Давайте, — выдавил он.
— Мы сейчас берем мешок и тихо уходим на север. А вы уходите на юг. Забирайте свое. Так и разойдемся. Согласны?
Круглов кивнул. Двое красных подняли мешок и, пятясь, начали отходить к Расику. Василий Андреевич подхватил плохо соображающего Иванцова и попятился в сторону Кизела. Когда комиссары скрылись из виду, сел на землю, толкнул прапорщика:
— Сейчас придем в себя, заберем подводы и пойдем грузить мешки. Не раскисайте, прапорщик, жизнь прекрасна, — и улыбнулся красному полукругу почти ушедшего за горизонт солнца.
Золото Василий Андреевич решил спрятать в Соликамске, у матери, решив, что так будет безопаснее. В Перми в связи с эвакуацией Екатеринбурга стало слишком много красноармейцев. Приехав в ночь на двор, где жила маменька, осторожно открыл ворота, загнал телеги внутрь, распряг коней и все упрятал в бывшей, теперь давно пустующей конюшне, принадлежащей владельцу дома. Постучался в маменькину дверь, но ответа не было. Рядом скрипнула другая дверь, высунулась старушка с лампой, испуганно тиская концы платка.