Он увидал мой полусонный, но, вероятно, очень удивленный взгляд и сказал:
— Спалил полушубок головнёй...
Продолжения разговора я не помню, потому что в ту же секунду заснул.
Снов не было. Опять спине стало очень холодно. И я проснулся оттого, что кто-то положил руку на мое натруженное плечо. Я с трудом разлепил веки. Надо мной, испугавшись, стоял товарищ Антикайиен. Он бережно — видимо стараясь не разбудить меня — переворачивал на другой бок — отдирал примерзшую к снегу полу моего полушубка... Я видел, как он подозвал часового и приказал ему каждые четверть часа переворачивать спящих с боку на бок.
— Чтобы не замерзали и не пригорали...
Так он заботился о нас, своих бойцах.
Конца их разговора я не слышал. И когда в другой раз я проснулся, открыл глаза, я увидал Тойво, укладывающегося у ракотулета. Он выглядел постаревшим на несколько лет и очень похудевшим.
— Опять, что ли, словил кого-нибудь в хвосте? — спросил неожиданно подошедший Антикайнен.
— Мое время еще не ушло, погоди, словлю еще десяток-другой! — попробовал отшутиться Тойво, но ему явно это не удавалось.
Он снова отстал от отряда и только что пришел.
— Товарищ начальник, — сказал он Антикайнену, — дозоры у нас слабо смотрят, меня никто по пути не остановил.
Командир пошел дальше осматривать стоянку и проверять бдительность дозорных. В своем опоздании Тойво мог найти и некоторую долю утешения.
Увидев разложенные костры, он вышел на берег, пошел к ним напрямик и таким образом не попал в воду; поэтому ему и не нужно было так возиться с лыжами, очищая их. Но к чести Тойво надо сказать, что это было последнее его отставание больше, чем на час.
Все остальные переходы он проделывал так, что только опытный глаз мог отличить в нем новичка.
Он проделал ускоренный курс подготовки в лыжники. Во что ему обошлась эта подготовка — говорили его лицо, напряженное, заострившееся, как у человека, долго болевшего, и его глаза, горевшие странным блеском.
По-настоящему я понял, во что обходился поход Тойво, лишь в Челке.
Отряду же обучение Тойво едва не стоило катастрофы при спуске перед Пененгой.
* * *
Было еще только четыре часа ночи, когда мы поднялись и вышли вперед. Снова вперед.
Было совсем темно.
Опять мы шли по реке.
Опять мой взвод шел посередине отряда.
Вначале итти всегда казалось невероятно трудно.
Ну, разве что заставишь себя сделать, и то через силу, шагов двести-триста.
Ныли мышцы на ногах, на руках, мышцы живота. Болели натертые плечи, разбухали ноги.
Стирались валенки.
Но через сто-двести шагов делалось уже вполне понятным, что можно пройти больше.