В распоряжении между прочим говорилось о том, что до штаба доходят какие-то смутные слухи о появлении около Ребол какой-то красной банды, — вероятно, местной партизанской — требовалось немедленное донесение, соответствуют ли эти слухи действительности, и сообщалось, что, на всякий случай, для усиления отряда Риута к нему из Кимас-озера выходит подкрепление, которое прибудет в Конец-остров не позже, чем через двадцать четыре часа после письма.
Значит, это отряд Риута отошел через Ровкулы в Финляндию. Значит, через несколько часов нам предстоит встреча с подкреплением, идущим из Кимас-озера. Значит, в Кимас-озере ничего не знали по-настоящему о нас.
Пока все было благополучно, если не считать нескольких случаев рвоты у ребят.
Если бы не мы сами зарезали корову, мясом которой питались, никто ни на минуту не усомнился бы, что мы питались какой-то падалью.
Хейконен усилил караулы.
Медленно проходила зимняя метельная ночь в лесу и у ракотулетов.
Решительный бой был близок.
По рассказу эстафетчика, в Кимас-озере было не меньше трехсот вооруженных лахтарей, да и в ближайших деревнях не меньше того. Мы были в самом центре вражеских боевых сил и в расстоянии трехсот километров от своих.
Утром мы снова пошли вперед, таща на себе боевой груз, отощав, как кони от бескормицы, готовые каждую секунду принять бой.
Снова мелькание палок, сосновых стволов, снова хрустящий снег под скользящими лыжами, снова перелески, овраги, снова лес, замерзшие речки и лесные озера.
Мы идем вперед. Метель улеглась спать в пуховые сугробы.
— Кстати, Лейно, кто родился: мальчик или девочка?
— Гражданин Советской Карелии, — улыбнулся Лейно.
— Нажимай, нажимай, ребята! — подгоняет товарищ Антикайнен.
— Товарищи, кто из вас говорит с карельским акцентом или хоть знает его? — спрашивает командир.
Товарищи Рахияки и Яскелайнен вызвались. Им еще до революции приходилось бывать в Карелии на лесоразработках. Никогда не думали их родители, что они будут учиться на краскомов: судьба готовила им профессию лесорубов.
Мой взвод был главным. Рахияки и Яскелайнен пошли с моим взводом.
— Крепкий мальчик, говоришь? — обращаюсь я к Лейно на ходу.
— Спрашиваешь! — торжествующе отвечает он. — У такой акушерки, да чтобы плохой вышел!
Мы идем впереди своего отряда в белых балахонах без всякой дороги. Груз давит мне на плечи, но, чорт дери, не все ли равно теперь уже! Завтра, может быть, из всего отряда ни одного парня не останется в живых. А какие парни! Какие молодцы! И все — коммунисты!
— Иди, иди живее! — покрикиваю я на пленного эстафетчика, который ведет нас по им же самим проложенному следу.